Форум » Общие разговоры » Кадетская перекличка (продолжение) » Ответить
Кадетская перекличка (продолжение)
Vadimus : Р. ПОЛЧАНИНОВ ВОСПОМИНАНИЯ НЕКАДЕТА Сараево, 20-е годы Мы приехали в Королевство СХС (Югославию) в 1921 году. Все Приморье с Владивостоком было еще в руках белых. В Туркестане и Монголии еще шли бои, Тамбовская губерния была охвачена Антоновским восстанием. Против большевиков восстали матросы Кронштадта. Были и другие восстания. В Королевстве СХС некоторые кадеты, окончив корпуса, шли в первые годы (до 1923-го) в Николаевское кавалерийское училище Белой Церкви (Югославия) продолжать свое военное образование. В то же время в Болгарии продолжались занятия еще в семи юнкерски училищах, продолжавших выпускать офицеров. Генерал Врангель считался до 1 сентября 1924 года Верховным главнокомандующим Русской армии, и в Сремских Карловцах (Югославия) был его штаб. Этот штаб был занят не только переводом воинских частей на «трудовое положение», но и планировкой продолжение борьбы с большевиками. Для народной песни «Не для меня придет весна» молодежь придумала не очень веселую концовку: Не для меня придет война, Умчусь я в сопки Приамурья, Сражусь я с бандой большевистской, Там пуля ждет меня давно. Русская эмиграция считала свое "трудовое положение" временным и была готова по первому сигналу встать в строй и двинуться в поход на большевиков. В Королевстве СХС было три кадетских корпуса — Донской Крымский и Русский. Последний был в Сараево, что и было отмечено в «Звериаде»: В горах средь Боснии, далеко В долине дикой и глухой, Лежит Сараево глубоко, Над быстрой горною рекой. И там на площади угрюмой, Безмолвна, сумрачна на вид, Как бы полна тяжелой думой, Казарма старая стоит. «Звериада» — это кадетская летопись в стихах. Каждый выпуск добавляет что-то от себя. «Звериада» — это книга в роскошном переплете, со страницами, украшенными рисунками и каллиграфическим текстом. Она была символом кадетских традиций — таинственных, о которых посторонним не следовало знать. «Звериада» хранилась у восьмиклассников, и когда они кончали корпус, она передавалась на «ночном параде» следующему выпуску. Преподаватели и воспитатели, которые сами были когда-то кадетами, знали обо всем этом, но делали вид, что не знают. Кроме кадетского корпуса была в Сараево и русская начальная школа. Мальчики, кончавшие школу, поступали в корпус, а девочки уезжали в один из двух девичьих институтов — Донской или Харьковский. Корпуса и институты были закрытыми учебными заведениями, т. е. школами-интернатами, где ученики пребывали семь дней в неделю, имея право уходить в отпуск по субботам после обеда и до всенощной и по воскресеньям после богослужения и примерно до 5 часов вечера. В среду вечером кадеты 7-х и 8-х классов могли покинуть корпус на два часа. Так, во всяком случае, было в Белой Церкви, куда в 1929 г. был переведен корпус из Сараева. Некоторые мальчики, жившие в Сараево, могли быть в виде исключения «приходящими», т. е. жить дома и только приходить в корпус на занятия. Родителей это устраивало, но директор корпуса генерал-лейтенант Борис Викторович Адамович всячески старался не уступать просьбам родителей и требовал, чтобы все кадеты жили вместе в интернате. Он был по-своему прав. Приходящие в глазах всех других кадет выглядели то ли какими-то привилегированными, то ли какими-то неполноценными кадетами. Это мешало созданию кадетского духа, кадетской спайки и всему тому, чем отличались кадеты от гимназистов, которых они презрительно называли шпаками. Отличались кадеты от гимназистов и некоторыми специфическими выражениями. Например, гимназисты говорят «одноклассник», а кадеты — «однокашник», потому что ели одну и ту же кашу. Теперь это слово считается устаревшим и потерявшим смысл, а было бы неплохо вернуть его на старое место в русском языке. Были в Югославии интернаты и при русских мужских и женских гимназиях, но там был другой, некадетский и неинститутский дух. Сараевские школьники, за редким исключением, поступали в корпуса и институты. Мой отец окончил в Тифлисе (ныне Тбилиси) гимназию, хотя имел право как сын офицера учиться в Тифлисском корпусе. Против кадетского корпуса была его мать-грузинка (урожд. Ассатиани), которая хотела, чтобы мой отец посещал уроки грузинского языка и литературы. Для желающих при гимназии были грузинские уроки, чего в корпусе не было. В корпусе все кадеты должны были посещать все уроки. Исключения для кого-то противоречили кадетскому духу. После гимназии мой отец поступил вольноопределяющимся во Владикавказский пехотный полк, а после отбытия воинской повинности поступил в Тифлисское пехотное юнкерское училище, окончив которое был выпущен в офицеры (ускоренный выпуск в 1905 г.). Борис Иванович Мартино, отец моего друга детства Бори, окончил Морской кадетский корпус. Он нам любил рассказывать о разных комичных происшествиях, но никогда не говорил, что были у него и трудности. Нет, не с преподавателями или воспитателями, а с кадетами же. Об этом мы кое-что узнали позднее. В пехотных корпусах, а может быть, и в некоторых гимназиях была традиция — когда кончались экзамены, «хоронить химию» Полагалась процессия и пение соответствующих песен с припевом «Химия, химия, сугубая химия». В Морском корпусе хоронили «Альманах» — книгу с описание морских течений, ветров, климатических условий и многих друга вещей, необходимых для плаваний по морям и океанам. Когда первый кадет шел сдавать экзамены, на доске для объявлений появлялось сообщение о том, что «Альманах» заболел. Каждый день появлялись новые сообщения о развитии болезни «Альманаха». И когда последний кадет сдавал последний экзамен, появлялось траурное сообщение о смерти «Альманаха». Ночь похоронная процессия шла по бесконечным коридорам (общая протяженность — 3 версты) с тихим пением соответствующих песен. По дороге делались остановки, например, перед химической лабораторией, преподавательской и обязательно перед квартирой директора. По традиции полагалось директору спеть «Анафему», достаточно громко, чтобы он слышал. Директора, которые когда-то сами были кадетами, не обижались, зная, что такова традиция. И вот однажды был назначен новый директор, который так понравился кадетам, что они решили спеть ему не «Анафему», а «Многая лета». Директор был потрясен. С ним чуть не случился удар. Были ведь и до него хорошие директора, но никому из них «Многая лета» не пели. У всех преподавателей были, конечно, прозвища. Одного кадеты прозвали Крокодилом, и когда встречались с ним в коридоре, то кто- нибудь начинал убегать от него зигзагом. Говорят, что от крокодилов надо убегать зигзагом, потому что они могуть кинуться прямо на жертву, но с трудом меняют направление. Борис Иванович знал много кадетских песен и стихотворений, но не все можно было цитировать детям. Отрывок из одного стихотворения я помню до сих пор. В Морском кадетском корпусе был Компасный зал, украшенный портретами мореплавателей во весь рост. Компасным он был назван, потому что был круглым и на полу были выложены румбы. В стихотворении говорилось, что ночью в канун корпусного праздника — 6 ноября, портреты оживали и устраивали смотр преподавателям, воспитателям и самому директору корпуса. Запомнились мне слова вице-адмирала Василия Михайловича Головнина (1776-1831) про одного преподавателя по прозвищу Ворса (растрепанный конец веревки), полученному за растрепанную бороду. Обращаясь к Ворсе, Головнин сказал: Был на море-океане, Был на острове Буяне, У японцев был в плену. Ни во сне, ни наяву Не видал до этих пор Рожи этому подобной. .. Из разных слышанных нами кадетских анекдотов стоит рассказать один. Петр Могила († 1647) был в 1627 г. избран архимандритом Киево- Печерской лавры, а в 1632 г. добился у польского правительства равноправия православных с униатами. В 1631 г. он основал высшее училище в Киеве «для преподавания свободных наук на греческом, славянском и латинском языках». Деятельность Петра Могилы проходилась на уроках Закона Божия. Один кадет невнимательно слушал законоучителя и не выучил урока. Когда батюшка спросил его потом, о чем говорилось на прошлом уроке, кадет встал и дал знак рукой, чтобы ему подсказали. Ему подсказали: «О Петре Могиле», а кадет ответил: «О Петре в могиле». - «А что он там делал?» - спросил законоучитель. «Спасался», — ответил не растерявшийся кадет. Были и другие подобные комичные случаи. Мой друг Боря Мартино был на два класса старше меня. Окончив в 1926 г. русскую начальную школу, он поступил в местную гмназию. Как раз в этом году Державная комиссия, которая ведала деньгами, отпускаемыми правительством Югославии на русские учебные заведения, решила сократить число кадетских корпусов и постепенно закрыть Русский кадетский корпус в Сараево. Для этого в 1926 г. был закрыт прием в первый класс. Даже если бы Мартино хотели отдать своего сына в корпус в Сараево, они бы не смогли этого сделать, а посылать в другой город в интернат они не захотели. Я был бы очень огорчен, если бы Боря уехал в другой город на весь школьный год, да и Боря не горевал, что не попал в кадеты, и мы этого вопроса даже не обсуждали. Мы и раньше бывали часто друг у друга в гостях, а теперь, когда Боря поступил в гимназию, а я остался в русской школе, стали ходить еще чаще в гости друг к другу. И Боря, и я должны были возвращаться домой к указанному времени, но иногда мы задерживались, и тогда родители писали друг другу записки с извинениями и объяснениями причин задержки. Телефонов ни у кого из нас не было, как и мало у кого в Сараево в 20-е—30-е годы. Летом 1928 г. я окончил русскую начальную школу и сдал вступительный экзамен в кадетский корпус. Это был уже третий год постепенного его закрытия. В Сараевском корпусе уже с осени 1928 года не было первых двух классов. Следующий школьный год был начат при отсутствии всей третьей роты — всех первых четырех классов. 5 сентября 1929 г. остатки корпуса покинули Сараево и были помещены в здании Крымского кадетского корпуса в Белой Церкви. Сдав в 1928 году вступительный экзамен в Сараево, я был принят в Донской кадетский корпус в Горажде, что и было сообщено мои родителям. По примеру Мартино, а надо полагать, и по их совету мои родители решили меня в Донской корпус не посылать, а отдать в местную гимназию, причем не в Первую мужскую, куда мне бы полагалось идти по месту жительства, а во Вторую, где уже учился мой друг Боря. Для меня это было большим ударом. Не потому, что я мечтал стать кадетом, а потому, что я не сомневался, что иного пути, как корпус, у меня нет. Военная форма, погоны, кокарда, строй... вырос в офицерской семье, в сознании, что мое место в строю. «Наш полк. Заветное, чарующее слово для тех, кто смолоду и всей душой в строю...» Этими словами начиналось посвященное кадетам стихотворение поэта К. Р. — Великого князя Константина Константинович Романова, которое я не раз слышал от моих друзей-кадет и которое еще в начальной школе знал наизусть. Я не мыслил себя шпаком. Я просил, я требовал, я плакал, ничто не помогало. Боря бывал у меня каждый день и со своей стороны оказывал на меня давление. Ведь отъезд в корпус значил для нас разлуку на 9 месяцев, а мы так привыкли друг к другу. Пришлось смириться и идти с отцом в гимназию на прием директору. Директор гимназии посмотрел на свидетельство о сдаче вступительного экзамена в корпус, написанное, кстати, только по- русски, и решил сделать мне небольшой формальный экзамен по сербско-хорватскому языку, который мы в русской начальной школе не проходили и по которому у меня не было отметки. Он мне дал прочитать что-то, написанное кириллицей и латиницей, поговорил со мной, посмотрел с грустью на меня и сказал отцу, чтобы он купил «читанику» (хрестоматию), нанял бы репетитора и чтобы я за лето хорошенько подучился. Я был принят в гимназию, о чем отец сообщил директору Донского корпуса. Хоть я и не попал в корпус, хоть я и не был смолоду в строю, полк остался для меня «заветным, чарующим словом». Р. Полчанинов «Славянка», 31 октября 1997г. КП №64-66, 1998г. 151
Ответов - 65, стр:
1 2 3 All
Vadimus : РУССКИЕ КАДЕТЫ В БЕЛЬГИИ Бельгийская Колония Русского Кадетского Корпуса В 1923 году пять кадет II выпуска Русского кадетского корпуса перебрались в Бельгию. На их счастье, им удалось найти покровительство организации «L'Aide Belge aux Russes», основанной кардиналом Мерсье, и они оказались его стипендиатами в бельгийских университетах, на полном содержании и попечении так называемого «Oeuvre»-а, ведающего стипендиатами кардинала. В настоящее время все они или инженеры, или директора фабрик и предприятий в Бельгии и Конго. В 1924 году, когда репутация кадет Русского корпуса уже была заложена этими пионерами, кардинал Мерсье, в ответ на просьбу директора корпуса, предоставил ему лично еще три стипендии, которые и были замещены кадетами IV выпуска. Мало-помалу в Бельгии, при Лувенском университете, образовалась колония в составе двадцати бывших кадет Русского корпуса, учредивших свое легализированное «Объединение» и живущих традициями своего родного корпуса... «Объединение», обложив себя денежным взносом и устраивая ежегодно «бал», учредило свою собственную стипендию в ««Oeuvre»-а и предоставило замещение ее личному усмотрению директора корпуса. Кончина кардинала Мерсье не прервала организованную им помощь Белым русским студентам и не лишила Русский корпус покровительства «Oeuvre»-а, завещанного кардиналом своему преемнику епископу Малинскому и достойному председателю комитета Chanoine Noblesse. Летом директор корпуса обратился к m-r Noblesse с просьбой о предоставлении новой стипендии кадетам VIII выпуска и получил ряд ответных писем со следующими строками: 1.14 мая: «Иметь Вашу рекомендацию - превосходнейшая гарантия для нашего комитета в оценке нравственности и способности русского студента. Мы имеем тому доказательства в дисциплине, чувстве чести и в духе солидарности, проявляемых десятком русских кадет, состоящим в нашем «Oeuvre»-е и вышедшим из заведения, которым Вы управляете с таким высоким сознанием Вашего долга. Позвольте мне выразить Вам удовлетворение, доставляемое мне большинством Ваших старых воспитанников, и глубокое уважение, которое я питаю к почтенному директору того корпуса, из которого вышли несколько молодых людей, пользующихся моей полной симпатией». 2. 13 июня: «Чтобы доказать уважение, которое мы питаем к духу дисциплины и трудолюбия, внушаемому Вами Вашим воспитанникам, мы постановили принять в «Oeuvre» на будущий год m-r Розанова и еще двух кадет по Вашему указанию. Я уверен, что эти новоприбывшие приложат все старания показать себя достойными своих предшественников». 3. 6 августа: «Мы решили открыть кадетам еще шире наши двери... мы принимаем, начиная с октября 1928 года, четырех Ваших кадет: двоих, имена которых я уже получил, и двух других, которых Вы укажете. Мы уверены, что получим, таким образом, отборных молодых людей, которые послужат своим поведением и прилежанием образцом своим соотечественникам. Сверх того, нам приятно признать этим способом прекрасное моральное и интеллектуальное воспитание, которое Вы даете Вашим кадетам». Таким образом, на 1928-1929 учебный год Русскому корпусу предоставлено в Лувенском университете 5 новых стипендий «Oeuvre»- а: одна - заслужившему ее своими блестящими успехами, в течение первого года бывшему стипендиатом «Объединения», В. Розанову, и четыре - кадетам VIII выпуска, сверх того, освобожденная Розановым стипендия самого «Объединения». Вместе с ним «Объединение» б. кадет Русского кадетского корпуса в Бельгии состояло из 25 студентов. Все сказанное свидетельствует, сверх иных выводов, о силе основанного на верных началах кадетского товарищества и о плодотворности избрания стипендиатов по признакам истинных достоинств, а не «протекционных» симпатий, более же всего - о долге признательности членов Бельгийской колонии Русского кадетского корпуса: Королевству Сербов, Хорватов и Словенцев за полученное ими среднее образование, Бельгии - за предоставление возможности получения высшего и светлой памяти кардинала Мерсье и его преемникам за их заботы о русской молодежи. К 1925 году в Бельгии собралось столько кадет корпуса, что они Образовали «Объединение». Выработанный ими устав был прислан на утверждение директору корпуса, как избранному почетному председателю «Объединения». Устав предусматривал возможность открытия отделения «Объединения» в других странах. Устав был утвержден 27-Х1-1925 г. (н. ст.). «Княже-Константиновцы» Образование «Объединения» в Бельгии послужило примером для образования таких «Объединений» в Белграде (1926 г.) и в Загребе (в 1929 г.). Преследуя цель сохранения и укрепления взаимной связи бывших служащих и бывших кадет корпуса с родным корпусом, было основано Общество «Княже-Константиновцев» (б. служащих и 6. кадет Первого Русского Великого Князя Константина Константиновича кадетского корпуса). Устав утвержден почетным председателем Общества Его Высочеством Князем Гавриилом Константиновичем 10 (23) августа 1930года. Устав содержит некоторые статьи из уставов бывших Объединений, например, ст. 9 из устава 1925 г. «Бельгийского Объединения»: «Поддержание среди бывших и настоящих кадет тех основ воспитания, кои закладываются в корпусе: неугасимой любви к Родине, уважения к родной истории и веры в возрождение России. Поддержание среди своих членов духа истинного христианства, нравственности и духовной чистоты». Ст. 25 из ст. 9 устава 1929 г. «Белградского Объединения»: «Основным признаком при решении вопроса о приеме в Общество должно разуметь истинную преданность лучшим заветам Русских Военно-Учебных Заведений, любовь и уважение к корпусу, верность и преданность его доброй славе». В настоящее время существуют Отделы Общества: Бельгийский, Белградский и Сараевский. Центр Общества по уставу в корпусе. Председатель Общества - директор корпуса по должности. («Шестая Кадетская Памятка Юбилейная» Первого Русского Кадетского Корпуса в Югославии, 1940 г., переиздана как «Седьмая Кадетская Памятка Юбилейная», Нью-Йорк, 1997г., стр. 61-64.)
Vadimus : О НАШИХ ВОСПИТАТЕЛЯХ И ПРЕПОДАВАТЕЛЯХ. Из журнала "Кадетская перекличка" № 16 1976г. Я думаю, что наш журнал, «Кадетская Перекличка», преследует две основных цели: писать о том кем мы были и кем стали. Для истории русского народа в ее любом издании, будь то советская энциклопедия или нормальная энциклопедия русского языка под литерой К — будет значиться термин «кадет» и производное от него — Кадетские Корпуса. Для серьезных историков конечно найдутся все данные об основании, развитии и совершенстве достигнутом этими учебными заведениями, особенно под управлением незабвенного Великого Князя Константина Константиновича, но история корпусов не будет полна если в ней не найдется матерьялов для последней, поразительной главы относящейся к деятельности зарубежных корпусов. Следует нам, не только из сентиментальных чувств милых воспоминаний о нашей юности, запечатлеть все, что еще сохранилось в памяти у нас, стоящих «у последней черты», но и для истории как и для нашего осознания чем мы обязаны тем, что мы из себя представляем. Многие из нас могут и должны поделиться с нами, остальными, своими воспоминаниями и о наших педагогах, которые содействовали формированию нашего сознания и о тех анекдотических событиях, происходивших в наших корпусах и в России и за рубежом. Естественно, что воспоминания будут носить личный характер, но этого не следует опасаться — тем глубже и теплее они будут. Мне хочется здесь отметить трогательный факт нежной любви офицеров Императорской армии, окончивших свой Корпус, к своему гнезду в которое они с восторгом помещали своих подрастающих отпрысков. Как результат этого факта последовательности поколений, сплошь и рядом случалось, что маститый преподаватель рисования Русанов, милейшая, но раздражительнейшая личность, кричал второкласснику Александровского корпуса, Бертельсу — «я и твоего отца Сашку за уши вытягивал из класса, и тебя выкину» — чего впрочем никогда не случалось и было только угрозой славного старика. По странному стечению обстоятельств, во всех трех корпусах, где я учился в России, преподавателями математики были строгие, важные, седые как лунь, старики в чине действительных статских советников с величанием «Его Превосходительство». Александровский и Пажеский преподаватель, торжественный, пахнущий духами «Мюгэ», Михаил Викторович Соболев, учил моего отца и с успехом научил его, кончившего с нашивками инженерное училище, математике и всегда поражался моей бездарности к этой чистой науке. В Петровском Полтавском Кадетском Корпусе почти реликвией был «Его Превосходительство» действительный статский советник Данков. С убеждением могу сказать, что Провидение было милостиво к нам, сохранив эту кристальную личность во весь барачный период лагерной жизни Крымского корпуса, благодаря чему многие из нас с успехом прошли высшие и специальные школы. Чувство героического, созидательного и воинственного патриотизма доводил до крайней степени в маленьких александровцах преподаватель русского языка, терский казак, статский советник Синюхаев. Это был крупный брюнет с усами и эспаньолкой, напоминающий Портоса из «Трех Мушкетеров». Он обожал личность и творения Великого Петра и вся его грандиозная фигура изображала энергичные движения и вдохновения и героя Полтавы и спасение утопающего часового Великим Императором, а мы сидели как напряженные пружины, готовясь к тем жертвам во имя той России, что строил Великий Император, о которой так поразительно говорил русский патриот и которые многие из нас потом принесли. К счастью нашему в великом исходе с Родины с нами последовали на чужбину почти все педагоги и воспитатели нашего Сводного Полтавско-Владикавказского, в будущем Крымского Корпуса. В примитивных условиях жизни лагеря Стрнище, не более сытые и не лучше одетые чем те же кадеты, сидящие вокруг них на своих жалких кроватях, они поддержали луч просвещения последовательно развивая мышление своих учеников и отвлекая их от тяжких переживаний невозвратных потерь. Несмотря на все противоестественные трудности, особенно первого года, программа российских кадетских корпусов была выполнена. Кроме пестовавших нас наших, так сказать, штатных преподавателей, во второй год стрнищенского периода я хочу ометить блестящую деятельность 3-х педагогов, новых для Крымского корпуса. Для подростков и юношей только что прошедших страшную страду гражданской войны с истерзанными нервами и смятенными душами были бальзамом уроки или, лучше сказать, лекции профессора богословия Нила Михайловича Малахова. В простой, понятной философии, в рамках канонов нашей православной церкви, он указал нам путь к вере и осознанию священных традиций. Его лекции, несколько необычные для программы средней школы мирного времени, утвердили в нас или даже вернули многих на стезю христианского мышления. Прекрасным лектором и высокообразованным педагогом был преподаватель истории Сергей Иванович Медведев. Правда, пишущему эти строки пришлось с ним не легко, но положим нужно сказать, что и педагогам не всегда было радостно присутствие кадета Бертельса. Сергей Иванович явно меня не взлюбил отчасти потому, что обожая историю я всегда много читал и даже в условиях лагерной жизни раздобыл что-то редкое об истории 30-летней войны, о которой как раз повествовал Сергей Иванович, а я вставлял свои замечания. Раздоса- дованный вконец Сергей Иванович оборвал урок и предложил мне, если я знаю так, что даже мешаю ему, продолжить урок за него. Делать было нечего, нужно было довести наглость до конца, я пошел за учительский стол и провел урок. Результат был интересный, совсем в духе умницы профессора Медведева, в журнал он крупно влепил мне 12 и тут же запись в педагогический журнал о моей неслыханной дерзости. Этот факт и ему подобные наполняли чашу терпения «Деда» — Римского-Корсакова. Кульминацией же было следующее. Ко времени нашего пребывания в седьмом классе в Стрнище появились, переведенные к нам, по мне неизвестным причинам, из Русского Корпуса в Сараево, полковники Миляшкевич и Молчанов. Были они старыми преподавателями императорских корпусов с большим и ценным стажем, однако, в частной жизни являли много странностей. Оба старые холостяки, неразлучные в своей дружбе и по внешности были похожи, что дополнялось одеждой, одинаковой у обоих, состоящей из крашеного в черный цвет, английского обмундирования, что делало их похожими на факельщиков бюро похоронных процессий. Нашим преподавателям того, что по программе 7-го класса значилось как «русский язык», а в сущности было историей литературы, был незабвенный полковник Миляшкевич. Термин «незабвенный» я употребляю с полным сознанием и глубоким уважением к памяти этого оригинального педагога. Его требования заучивания наизусть основных постулатов искусства, будь то литература, или классический театр, казались нам, только что кипевшим в хаосе ломки всех устоев, чем-то сугубо схоластическим. А ведь на всю жизнь запомнились такие, сейчас понятные и нужные основные истины как: «драма по гречески означает действие; сущность драматических произведений состоит в изображении событий в действии ...» и тому подобное. Знакомил нас полковник Маляшкевич и с Шекспиром, но тут, пожалуй, было его слабое место. Дело в том, что он не выговаривал буквы Л, и цитируя наизусть Макбета, в переводе Жуковского, да к тому же еще заклинания ведьм, вызывал у сдержанных юношей улыбки, — меня же, с детства обожавшего Шекспира, это чтение знакомого: Леший пискнул, кот мяукнул Гроза без туч, на небесах играет луч Сквозь огнь и дым летим, летим. что звучало вроде: веший пискнув, кот мяукнув, и т. д., возмутило и я нагло заявил, что это профанация искусства. Миляшкевич собрал свой портфель, и вышел из класса, а через час вышел из Корпуса и я, после того как «дед» Римский-Корсаков, осведомился у меня, не смогу ли я заменить в преподавании полковника М. и услышав отрицательный ответ сообщил, что тогда в Корпусе останется М., а я получу право держать выпускные экзамены с моим классом, не подвергая мой тонкий слух декламации Миляшкевича. Озаглавил я свои воспоминания, обещая говорить о воспитателях и преподавателях. Сказал кое-что из моей памяти о преподавателях и остановился в раздумьи перед частью повествования о воспитателях. Оказалось эта часть для меня особенно Деликатной и щепетильной. Дело в том, что я сам сын воспитателя и глубоко почитая память моего отца, мог бы быть пристрастным. Но я предлагаю вернуться к основной идее нашего журнала — «чем мы были и чем мы стали» и признать, что именно были мы воспитаны ими, нашими воспитателями, офицерами Русской, Императорской армии так, что когда после года проведенного в рядах белой армии, в Массандру собрался мой 6-й класс 2-ое полтавское отделение, из 30-ти кадет большинство носило георгиевские отличия. Были те же наши воспитатели, которые не останавливали нашего естественного порыва продолжать служение Белой Идее в Николаевском и Сергиевском училищах и они же преподали нам советы борьбы за новую жизнь в высших и специальных школах. Честь и слава персоналу Российских и Зарубежных Кадетских Корпусов.
Vadimus : Чтобы текст не был слишком "сухим" буду подбрасывать старые фотографии тех лет. Добавляйте у кого также имеются старые фотографии тех лет. Куприн Куприн
мороз: Вообще супер!!! Vadimus где Вы их берете? Это из инета или Ваша личная коллекция?
Vadimus : мороз пишет: Это из инета или Ваша личная коллекция? Что-то из инета, что-то из музея, а что-то у меня есть...
Vadimus : БЕЛАЯ АКАЦИЯ. В те волнующие дни раннего лета в Полтаве, весной залитой нежным цветом белой акации с ее несравненным ароматом, как будто этот аромат шел с юга, откуда надвигалась чистая идея добровольческой армии. Как символически прекрасен был модный в те дни романс, где «белой акации, грозди душистые, вновь ароматом полны...» Какая мудрая идея вдохновила создателя песни добровольческой армии положить на музыку милого романса жертвенные слова — «слыхали ль детки, война началась, бросай свое дело, в поход собирайся» и утверждение «деток» — смело мы в бой пойдем, за Русь Святую, и как один прольем, кровь молодую». Страшны последние дни под властью большевиков обещающих «хлопнуть дверью» перед уходом. Боимся за отца, несколько дней тому назад чудом спасшегося из камеры смертников в губернском Ч.К, но слухи о занятии уже Харькова Белой Гвардией заражают и его идеей, рискнуть еще раз не скрываясь. И вот «Судный день» пришел. С утра слышна сначала отдаленная, а потом уже совсем близкая, со стороны Ворсклы и Харьковского вокзала, стрельба и пулеметные очереди. Бегу через Соборную площадь на беседку «Ариадна» доминирующую над всей панорамой полей уходящих за горизонт, с дорогой, ведущей с Харьковского вокзала в город, и проходящей внизу, под обрывом, почти под «Ариадной». Стрельба еще слышна в районе Киевского вокзала, с другой стороны города, но по дороге с Харьковского вокзала уже скачет карьером разъезд. Первые вестники освобождения от проклятия висевшего над Полтавой, кубанки с красным верхом и красные погоны славных кубанцев. За разъездом шагом, в колонне «по три» идет кубанская сотня. А за ними, не искушенному глазу, издали, представляется, что идет обоз, парные повозки, с серыми от пыли воинами. Это прославленные в гражданской войне «Тачанки» и на них в Полтаву вступили части «Варшавской Гвардии», Литовцы, Кексгольмцы. Петербуржцы и Волынцы. Кружится голова от восторга. Бегу надевать погоны и с волнением, почти молитвенно, пожимать руки окруживших отца бывших пажей, его воспитанников. На груди у некоторых офицеров новый для глаз знак — на георгиевской ленточке с национальной розеткой, терновый венец с мечем. Узнаем что это знак величайшей жертвы людей пронесших вепогасшим одинокий огонек белой идеи через ледяной поход. Уже в течение первых дней после занятия города частями добровольческой армии — «приюты наук» опустели, и молодежь с 14- ти лет, кадеты, реалисты, гимназисты и ученики коммеречского училища, или еще красуются на улицах города в формах своей части, или уже ушли на Киев получать боевое крещение. Воинские соединения получают богатое пополнение не только из интеллигентной молодежи, которая отзывается на идею Белой Армии бороться за Единую Неделимую, но и из крестьянской массы малороссийского населения, не отравленного полуграмотным сепаратизмом Петлюры и Винниченко. На смотру, на Соборной площади, в батарее Лейб-Гвардии мортирной артиллерии вижу моего одноклассника, снабжавшего все отделение пинкертонами, способнейшего ученика, Мишу Каратеева. Рубашка его обшита, по воротнику, гвардейской нашивкой, и зависти моей нет конца. Еще более глубокое чувство той же зависти и почти возмущение самим собой, когда, на параде Лейб-Гвардии Гренадерского, Императрицы Екатерины, полка, я вижу в составе пулеметной команды, младшего на класс Сережу Кисель-Загорянского. Парад Лейб-Гренадер происходит на Соборной площади в обстановке чрезвычайной. К построенным ротам добровольцев, взявшим «под знамена, на караул», под звуки величественно-печального марша выносит полковое знамя, пожалованное Государем, чудом спасенное, старый, кадровый подпрапорщик, полуслепой, добровольно явившийся для службы в полку. Поистине, как звучат слова гренадерской песни —• «и инако гренадеру невозможно быть, аксельбант нас призывает пасть иль победить», потому что, как звучит дальше величавая песня — «где ни пройдем, там ляжем, умрем, Ты в тяжелые годины первым в битвах был, славься полк Екатерины, полк могучих сил». Этот парад переполняет чашу нашего испытания, а тут еще, бывшие пажи, гренадеры, за обедом у нас, особенно поручик Вальберг, умоляют отца, бывшего гвардейского сапера, быть у них старшим офицером, а брата соблазняют желтым, екатерининским, аксельбантом, однако, большинство за столом, офицеры Лейб-Гвардии 4-го Стрелкового Императорской Фамилии полка, и поручик граф Капнист уже завладел братом, соблазненным малиновой русской рубашкой, кафтаном и меховой шапкой. Все двенадцать кадровых офицеров, бывшие пажи, воспитанники отца, и... жребий брошен, мы трое, отец, брат и я — стрелки. Решение поступить в Императорские стрелки мечтавшему служить в Лейб-Гвардии гусарском полку не легко далось брату, и только возможность быть на должности младшего офицера в формируемом эскадроне конной разведки Императорских стрелков, несколько успокоили его. Мне было проще решать, лишь бы быть принятым в строй наравне с другими солдатами. Эскадрон наш, достигший двух- взводного состава в 46 человек представлял собой амальгаму трех сословных классов России. В нем состояли 4 пажа, 2 лицеиста и 1 правовед, следующую группу составляли два десятка молодежи с законченным и не законченным средним образованием, и третья группа состояла на половину из старых солдат, и наполовину из деревенской, лихой молодежи, из полтавской губернии. Вахмистр эскадрона, подпрапорщик Бербека, кадровый улан 2-го Лейб-уланского Петербургского полка тоже потомок запорожцев. При эскадроне был один пулемет системы Шоша из вооружения французской армии. Пулемет был установлен на обыкновенной линейке где кучер и пулеметчик сидели спиной друг к другу. Оба солдата были из русского легиона спасавшего Францию и были полны воспоминаний оттуда. Уже весь эскадрон разучил их песню, на мотив «кого то нет, кого то жаль» с куплетами непередаваемыми в печати, и припевом «прощай Люси, прощай Ивонн, забудьте русский легион». После трех дней в Полтаве, эскадрон выступил на новую стоянку для укомплектования конским составом в одно имение, на краю большого села. Началась для всех страда военной подготовки, главным образом для молодых добровольцев из города и из села. Тут началась проявляться щепетильность моего брата к несению мною уставной службы. По духу моей семьи на службе не допускалось никаких отступлений от правил и уж конечно никаких родственных привилегий. В Результате, почти как обычай сделалось, что когда после суточного перехода без отдыха для людей и коней, под дождем и по грязи, выдавались часы отдыха, с правого фланга, в темноте, звучал голос брата: Бертельс младший — дневальный на коновязь, в первую смену. Вспоминаю почти кощунственную шутку разыгранную нашей молодежью. Как-то, в свободные послеобеденные часы, ребята соорудили из винтовок род сидячих насилок, почти силой водрузили меня на них и, окружив толпой, понесли по главной улице села, объявляя глазевшему населению, что я Наследник престола. Шутка, конечно глупая и дерзкая, но сколько пожилых крестьян, по простоте сердечной, верили и, да простит нам Господь, снимали шапки и истово крестились. Одно из моих ночных дневальств на коновязи, кончилось для меня почти трагически. Ночь была теплая и я устроился на охапке сена сзади от коновязи. Утомленный дневной гонкой заснул под шинелью и был жестоко наказан за преступное несение службы. Неожиданно налетел шквал с грозой, громом и молнией, и гром ударил недалеко от коновязи. Проснулся я в аду, сорвавшиеся лошади естественно отпрянули, срываясь с недоуздков, назад и в ужасе от сил природы, плясали вокруг меня и по мне. Счастье мое, что лошади не были в большинстве подкованные и я, хоть и изрядно помятый, с серьезно поврежденным коленом, в полном отчаяньи от перерыва в строевой службе, был отправлен обратно в Полтаву. Здесь мой отец, отправляясь в командировку за пулеметами и обмундированием в Новороссийск, видя меня уже хромающим с помощью палки, убедил меня, что с палкой в конный строй мне вернуться рано и увез меня с собой. Не знаю много ли английских пулеметов и ботинок-банков» прибыло из Англии нам в помощь, но кубанской пшеницы и бакинской нефти гордый Альбион скушал не мало. Вернулся я в строй, когда красные одесской группы надвигались с юга на Киев. Наш гвардейский сводно - стрелковый полк стоял в селах, к востоку от Киева и в этот короткий период отдыха, в соседнем батальоне Лейб-Гвардии 3 Стрелкового Его Величества полка произошли две свадьбы, мои двоюродные сестры, дочери полковника этого полка, моего дяди В. В. Юргенса, выходили замуж — Кира за капитана Гладыревского, Мара за капитана Небольсина, а мальчиком с образом у Мары был сын полковника этого же полка, Сперанского, маленький Глеб. Этот короткий отдых был последним перед началом тяжелых испытаний, как для всей западной боевой группы, так и для меня в частности. Неожиданно наша конная разведка была двинута отдельно от батальона на станцию Жиляны и здесь втянулась в обычную для гражданской войны карусель. В конном строю, разсыпавшись цепью, по редкому сосновому лесу, дошли до его опушки и спешившись попали под пулеметные очереди красных. Слева от нас, по полю перебежками передвигалась вперед пулеметная команда гвардейской батареи, и на правом фланге пулеметчиков бежал с легким дисковым Льюисом, наш кадет — полтавец Дацевич. Раздалась команда нашего командира - - «по коням, садись» и под прикрытием огня баттарейных пулеметчиков, наша конная цепь шагом вышла в поле, видимо готовясь к конной атаке. Это и произошло, но уже без меня, так как отделившись от командира, что-то передавшего брату, брат карьером подскакал ко мне и передал записку от нашего командира, командиру роты 3-го батальона, который был где-то справа от нас, прося прикрыть наш тыл. До сих пор я не знаю, была ли необходимость в моей авантюре, или это был маневр брата и командира, тоже бывшего пажа Е. Л. фон Эндена, уберечь меня от конной атаки. Оба моих благодетеля не подумали, что в гражданской войне, где неизвестно, где фронт, а где тыл, задание данное мне вело меня к гораздо большему риску даже чем конная атака на пулеметы. Проехав по лесу до его конца я выехал в уходящее за горизонт унылое поле. Сзади за лесом уже замерла стрельба, и я был совершенно один, в полной тишине на пустом поле. Направление, для связи с ротой 3-го батальона, мне было дано на северо-восток и туда я и поехал рысью. По почти невероятной случайности для гражданской войны, я увидел, далеко в поле небольшую пехотную часть и положившись на Милость Божию, подскакал к ней. Оказалась она искомой ротой и я передал записку, моего командира капитану Петрову. Этот командир решил использовать мое конное состояние и приказал скакать в направлении движущейся большой конной части и выяснить белые ли это или красные, чтобы в результате моей разведки он принял меры к обороне. Опять мне пришлось взывать к Милости Божией, чтобы надвигающаяся конная часть оказалась белой. Мой конь ничего не понимал, я видимо должен был ехать вперед, но повод уздечки почему- то тянул его назад. Спас мои сомнения огромный трехцветный флаг во главе Волчанского Конно-партизанского отряда, о чем я и доложил капитану Петрову. Признаюсь, я попрощался с капитаном с большой антипатией к нему. Начинало смеркаться и становилось неуютно. Напряженно вглядываясь в даль я вдруг различил конную фигуру двигающуюся вдоль цепи лежащих солдат преграждавших мою дорогу. Были это красные или белые? Остановился я, остановился и конный за цепью. Собравшись с духом я, шагом, двинулся вперед, конный вдруг проехав сквозь цепь и радостно замахал мне рукой различив на мне погоны. Молодой доброволец, Волчанского Конно-партизанского отряда, тоже как и я посланный с донесением, попал в пустоту и как и я принял кусты Перекати-поле за лежащих солдат в цепи. Считая что его часть в обратном от моего направлении, мы расстались, следуя нашим заданиям. Недолго мой конек плелся шагом по полю, вскоре он принужден был остановиться. Невдалеке от меня, в сумерках, вырисовались две конных фигуры в папахах, ехавших прямо на меня. Мой усталый Васька не выдержал бы гонок, и мне не оставалось выбора, как спешно снять карабин и надеясь на отцовскую тренировку в стрельбе, попробовать, несмотря на неприятное чувство в желудке, снять по одному всадников. Всадники, видя мое недвусмысленное поведение, остановились и, в сумерках произошел типичный, для гражданской войны разговор: «Какой части? — вопрос», «а вы какой части? — ответ», двое оказались решительнее одного, и крикнули: «разведчики гвардейской батареи»,— на это, совсем в стиле радостного «Воистину Воскресе» получили ответ — «Гвардейского сводно-стрелкового полка». Ребята тоже уже блуждали в пустоте и было решено взять направление уехавшего волчанца. Уже сильно завечерело, когда мы подъехали к небольшому мосту через речку за которой находилось небольшое село. Еще не въехав на мост мы остановились из- за беспорядочной стрельбы в нашем направлении видимо направленной по мчавшемуся во весь карьер к мосту всаднику, оказавшемуся, при ближайшем рассмотрении нашим волчанцем. Чтобы облегчить его бегство, немного, сняли карабины и не слезая выпустили по обойме в сторону села оказавшегося занятым отрядом красной пехоты. Таким образом направление на запад нам на эту ночь не годилось. Повернув на восток, уже вчетвером, по тому же неуютному полю поехали видимо в направлении Светошина. Было холодно, голодно и неприютно нам и, конечно усталым лошадям. Посоветовавшись решили рискнуть дать отдых и накормить лошадей в ближайшем хуторе на этой «ничьей» земле. Вскоре наткнулись на тын небольшой деревушки и выслав на разведку одного артиллериста, подошедшего к дому через двор, выяснили, что в селе никого нет, ни красных, ни белых. Напоили коней, распустили подпруги, задали корму и поев у сравнительно приветливого хозяина постного борща, как бездомные щенята завалились на полу хаты обняв свои карабины. Спали мы наверно три- четыре часа и были разбужены взволнованным хозяином (да пошлет ему Господь Царство Небесное) рекомендовавшим нам «утекать» через огород, т. к. в деревушку входят конные красные. Вскочили мы в неподпруженные седла, как на джигитовке и опять под уже привычный свист пуль, ускакали, через пахоты опять в новом направлении, но, повидимому в сторону Светошина. Уже совсем рассвело, когда мы оказались на шоссе ведущим в Киев, в полном неведении где наши и где красные. Где были красные мы вскоре выяснили свернув с шоссе в сосновый лес совсем во время, т. к. нам навстречу шел эскадрон красной конницы и за нами пробовали гнаться некоторые энтузиасты. Проехав спасительный лес мы легко ориентировались куда нам стремиться услышав бодрые звуки гвардейских пушек и смесь ружейной и пулеметной стрельбы. Мои артиллеристы, захватив с собой волчанца ускакали на звуки пушек, а я поехал прямо, надеясь уже на поле боя разобраться где свои, где чужие. Повезло мне чрезвычайно найти в ложбине коноводов со всеми лошадьми эскадрона принявшего бой с красной пехотой рассыпанной в цепь в пешем строю. Явившись командиру я залег на свое место на левом фланге и увлекся стрельбой по пытавшимся перебежками продвинуться вперед красным. Карабин у меня был хороший, стрелял я хорошо, и думаю, что содейстоввал неожиданному бегству всей красной цепи назад. Бежали они так быстро, что наш эскадрон уже в конном строю, не догнал рассыпавшихся по ближайшему лесу, побросав пулеметы и много винтовок, красноармейцев. Этот успех был у нас на левом фланге, а на правом было много хуже. Нашего батальона рота капитана Исакова несла потери и сам милейший капитан Исаков был убит. Спас положение бронепоезд пришедший почти с тыла красных и своим огнем смявший стойкую часть. И тут мой брат выявил свою дерзкую бравуру. В начале описанного боя брат оценил превосходство сил красных и, с разрешения командира, в сопровождении лицеиста Истомина, прорвавшись карьером через левый фланг противника, вызвал наш бронепоезд. Для полной картины он и Истомин въехали в бой на передней пробной площадке бронепоезда стреляя стоя по красным. И опять мои благодетели командир и брат придумали, мне во спасение, новую задачу. Я должен был доехав до выезда в село отстоявшее от места боя километрах в пяти, занять пост служа звеном конной эстафеты для связи с продвигавшемся справа от села батальоном терских пластунов. Добравшись по полям до села я занял не очень уютный пост рядом с сельским кладбищем. Конечно, христианские покойники были менее опасны чем действовавшие против нас китайцы, но близость естественного конца для человечества солидно символизированного кладбищем, создавало не очень добрую философию. Ночь тянулась уныло и бесконечно. Сначала, веря в уставное действие конной эстафеты, я бодро сидел, на коне. Однако от холода и моросившего дождя, мой Васька страдал не хуже меня и часа через три выгнул спину горбом явно показав и усталость и неудовольствие. Глубоко чувствуя святую правду черкесской песни... «лучше купи вороного коня. Конь не изменит, конь не обманет». И завет Магомета — «если ты с твоей семьей и твоим конем в пустыне и ночь холодна, то в свой шатер помести коня, а не свою семью»... Шатра и семьи у меня при себе не было, но невдалеке, в первом дворе был сарайчик и даже немного сена и Васька был вполне удовлетворен, я же, вернулся к покойникам предоставив судьбе остальное. На рассвете прискакал связной, сообщив, что из эстафеты ничего не вышло, терцы уже прошли и вели ночной бой, чье музыкальное оформление я слышал ночью, и что я должен догнать эскадрон. В период окончательного ухода красных одесской группы из их прорыва через Киев, наша конная развездка высылалась на мелкие стычки с флангом отступавших частей. Была уже осень, со всеми ее прелестями при дождях на черноземе. Люди были постоянно мокры до костей, а лошади похудели от постоянной работы при слабом корме и коротких отдыхах. Моя жизнь протекала по установленной форме — «Бертельс, дневальный в первую очередь». Наконец нам было приказано идти в свободный Киев на отдых. Выступили в колонне по три, под мелким дождем. Я, как всегда, в последней тройке, а за нами только вахмистр Бербека. Уже на въезде в предместье Киева, передача по колонне — «Бертельс, к командиру». Скачу перегоняя эскадрон и во главе его, меня подзывает брат. Жду какого-нибудь очередного приказания от которого мороз проходит по коже, но вместо этого вижу на родном лице приветливую улыбку и волшебные слова — «Андрей, я горжусь что у меня такой брат», а затем в уставном тоне «Бертельс, встань на место». Думаю, что если бы меня неожиданно наградили орденом Св. Георгия первой степени, впечатление было бы несравнимо слабее. В Киеве нам отвели «квартиру» на Печерске, в каком-то странном учреждении — похоже было что это разгромленный извозчичий двор. В помещении для людей многих стекол не было, но зато были в порядке хорошие конюшни и много корма. Не могу забыть, как бывало, вступая на дневальство по конюшне в предутреннюю смену, я входил в помещение и негромко звал «Васька, Васька» и как это милое животное радостно отвечало из другого конца конюшни. За несколько недель фронтовой жизни все мы запустились изрядно. Сейчас, на отдыхе, помылись, переменили белье, но суконное зимнее обмундирование при всех примененных хитроумных способах чистки, содержало подло прятавшихся насекомых, что на меня психологически дейтсвовало удручающе. В этом состоянии я находился как бы перемещенным из прежней духовной жизни в ее низший план где нужно было пребывать стоически перенося все во имя высокой идеи. Видимо и для всей России, в эти страшные годы, жизнь или по инерции протекала, где это было возможно, по прежним формулам, или шла в поле, где в лишениях боролась за идею. Так наши сестры, милые девочки и барышни, еще играли Шопена в уютных квартирах и выбегали на улицу с цветами для нас в дни наших побед, но мы, усталые и грязные знали что их ждет если мы не победим. Мой несравненный брат, за пару дней, был уже кумиром всего молодого женского населения улицы, и он решил организовать вечеринку для вольноопределяющихся нашего эскадрона. По невероятному совпадению, вечеринка происходила в квартире семьи моего одноклассника по Крымскому корпусу Вити Белоницкого Бируля, бывшего на фронте, как мы это все случайно выяснили в Стрнище. Не знаю как себя чувствовали наши вольноопределяющиеся в снова обычной среде, повидимому отлично, но я, окруженный цветником из подростков в кисейных платьицах, жадно расспрашивавших «героя» о войне, чувствовал весь похолодев, что одно наглое, шестиногое животное ползет у меня под воротником гимнастерки. Этого искушения в моем чистилище, и не перенес. Обидев милых девочек невниманием, поцеловав руку хозяйке и отговорившись службой, убежал на нашу стоянку. К нашему выступлению из Киева, в направлении Нежина, началась зима, со снегом и холодом. Конную разведку обмундировали в полушубки и папахи. В боевой обстановке дошли мы до одной железнодорожной станции под Нежином и тут кончилась моя строевая служба. Неожиданно, на этой стоянке мой брат вызвал меня к себе и сообщил, что в штабе полка получено известие о гибели нашего отца в Бердянске и приказал мне найти мать на юге России, где она потерялась с бабушкой, и ее беречь. Здесь я видел брата в последний раз. В это время мать, получив в Полтаве трагическую весть, выехала с бабушкой и деньщиком отца, желая проверить сообщение из ставки главнокомандующего генерала Деникина, в Таганроге. По счастливому стечению обстоятельств, деньщик отца был родом из Таганрога, где, на окраине, его отец сапожничал. Мать и бабушка нашли радушный прием и ласку в скромной семье добрых людей. Вечером, отдохнув от дорожных перепитий, но с отчаяньем в душе, мать уложила бабушку и горестно беседовала с матерью деныцика. Добрая женщина не знала как утешить мать и вдруг предложила погадать для нее на картах. Чтобы не обидеть славную хозяйку, мать согласилась и вот что показали карты: «Полковник жив и близко, сыновья прошли большой огонь и здоровы, младший избежал опасности и пожалован». Конечно, мать подумала еще раз о тонкой деликатности доброй русской женщины, которая нашла способ подбодрить ее в отчаянии. И вот еще факт из не наших измерений: утром, недалеко от ставки главнокомандующего, мать встретила живого и здорового отца, чудом избежавшего гибели в Бердянске, с телеграммой из Нежина, из штаба полка... «Оба живы и здоровы, были в боях, отличился младший». Исполняя приказание брата я покинул наш доблестный эскадрон и пустился в путь. Данте вероятно мог бы позаимствовать для своих «кругов» мытарства, которые выпали на мою долю, в пути, по заваленной снегом Малороссии, то в теплушке, то на площадке вагона, то на пробной платформе бронепоезда, отстреливающегося от каких то лихих «батьков» с именами, вроде: «Ангел» или «Шуба», то выдерживая осаду еще каких-то бандитов на станции Мерефа. Так или иначе, через десяток дней, я был к часам пяти дня на станции Лихачеве, Харьковской губернии, где когда-то, до своего отъезда в Таганрог, был мой отец со своими солдатами и где можно было предположить, что я получу хоть какие-нибудь сведения о его судьбе., Как только поезд Харьков-Таганрог остановился, привезя десятки мешечников харьковцев, я, скользя по гололедице, вошел в вокзал и нашел коменданта. Пожилой прапорщик запаса, растерянный и в страхе от сражения с бандитами на соседней Мерефе, ничего толком не знал, слыхал, что недалеко был полковник Бертельс, но, видимо, сейчас в Таганроге. Конечно он ничего не знал о трагедии в Бердянске. Чтобы избавиться от настойчивого юнца, посоветовал не терять здесь времени и, воспользовавшись этим же поездом, ехать в Таганрог, там, де, больше знают. Вышел я на перон в состоянии близком к отчаянию. Если здесь терялся след отца, то где нужно было искать мать в разрухе гражданской войны. Я стоял на льду платформы, с зимнего неба падал снег с дождем, передо мной был, темный, с разбитыми окнами поезд и начальник станции где-то в темноте, отзвонил два удара. Мимо меня сновали тени цепляясь за поезд, паровоз дал отходной гудок, я двинулся к поезду, как вдруг какая-то невысокая тень около меня вскрикнула и пошатнулась. Во мне возникли все условные рефлексы хорошего воспитания, я выронил свой жалкий вещевой мешок и подхватил тень оказавшуюся старушкой. Поезд двинулся и медленно прополз перед нами в темноте на Таганрог, а старушка, с вывихнутой ногой, крепко держалась за меня. Охая и причитая, старушка мне поведала, что приехала из Харькова за продуктами к племяннику стрелочнику живущему в домике при станции. Туда мне пришлось доставить охающую старушку, и там же переспать на полу еще одну ночь сомнений и тоски. Утром выяснилось, что этому отрезку моей жзини суждено окончиться счастливо, потому что отец со своим отрядом и матерью находился в соседнем большом селе, откуда за мной прискакал, его адъютант и сани, и через час я уже сидел в ванной в доме богатого купца и слушал рассказ отца о его чудесном спасении и встрече с матерью в Таганроге. А. Бертельс-Меньшой II вып. К. К. К.
Vadimus : НАШ ВЫБОР Может быть для архива, который отметит период времени от исхода с родины, до еще одной миграции, из Европы за океан, той части русского народа, которая или только родилась в России или ее представители еще совсем молодыми приняли участие в последних трагических актах исторической империи. Для истории важно узнать психологию этого «класса» к которому принадлежали кадеты российских, а в последствии зарубежных корпусов. Последние кадеты, служившие в частях Русской Армии. (Так была официально названа Добровольческая Армия в Крыму) по приказу главнокомандующего, генерала барона Врангеля, были собраны в Крымском Кадетском Корпусе, состоящем из кадров эвакуированных Петровского Полтавского и Владикавказского корпусов. К полтавцам присоединялись кадеты из южных и северных корпусов, главным образом одесского, киевского и сумского, а к владикавказцам тоже случайные тифлиссцы и ташкентцы. В полтавской части корпуса, в первой роте — седьмом и шестом классе, не было кадет не служивших в армии, а заслуживших георгиевские отличия в шестом классе было больше половины состава. Эти, случайно оставшиеся в живых представители специфической части русской молодежи воспитанные на гениальных духовных началах преподанных Великим Князем Константинам Константиновичем были фанатическими патриотами своей родины веря, в ее исторические традиции и отрицая разрушительные интернациональные лжеучения. В лагере Стернище, за два года пребывания там Крымского Корпуса, вся духовная жизнь кадет проходила или под знаком надежд на «ближайшую весну», когда русская армия из Галлиполи, потом с рудников в Болгарии или с границ Югославии, снова позовет в свои ряды или ... в разочаровании во всем и безисходном отчаянии от потерь самого дорогого, приводила к трагическим решениям. Поддерживали дух, совпадая полностью со святая святых наследников русского воинского духа, чтения директором корпуса генералом Римским-Корсаковым произведений генерала Краснова и особенно «От двуглавого орла к красному знамени». Как естественный результат духовного напряжения был радостный отъезд больших групп кадет перваго и второго выпуска, всех бывших участников Добровольческой и Русской Армии, в Николаевское Кавалерийское Училище в Белой Церкви. Можно с уверенностью утверждать, что и остальные кадеты из двух выпусков, избравшие другие пути, включая университеты, не изменяли общим духовным идеалам привитым воспитанием в кадетских корпусах. Завещанный дедами дух служения правому делу, привел многих кадет из последовавших выпусков, в югославское военное училище, чтобы продолжить военное образование для службы обожаемому Королю Александру. Преданность родине и жертвенное ей служение привело некоторых бывших кадет во Франции, где активно действовал Обще-Воинский Союз, возглавляемый генералом Кутеповым, к непосредственному применению своих сил на территории России, с трагическими последствиями для героев. Идея реальной жертвы доминировала в настроениях молодежи, так, в Белграде, в середине двадцатых годов, на квартире сенатора Трегубова, группой студентов-монархистов был основан Национальный Союз Нового Поколения изменивший впоследствии идеологию, отказавшись от монархизма, допустивший в своей идеологии естественные эволюции, но имевший своей основной задачей жертвенную работу на территории России. Большую воспитательную работу вела Организация «Сокол» приобщая русских детей к восприятию священных понятий о родине и поддерживая патриотический дух в молодежи. Если для большинства здравомыслящих молодых людей было нетрудно отказаться от извращенных понятий в организации младороссов, упростивших свою идеологию в формуле: «Царь и Советы», то идеи Вонсяцкого, на фоне фашизма в Италии, Нац. социализма в Германии и Фаланги в Испании заставляли задуматься. Все политические течения того периода не имевшие в своих программах марксизма и этим органически противостоящих советскому коммунизму, несмотря на крайности, как расизм и т. п. были симпатичны русской молодежи. В последний период перед войной из-за железного занавеса начали проникать идеи подсоветских людей схожие с нашими, по своим конечным устремлениям, но различных по предполагаемой технике работы. К этому времени, русская эмигрантская молодеж подверглась, до известной степени, ассимиляции, если и не в духовном смысле, оставаясь в душе русскими патриотами, то в плане материальном. Так, не говоря о браках с не русскими партнерами, многие, окончившие высшие школы, вошли в жизнь страны, занимая, соответственное своей культуре положение, обязывающее подчинением своих национальных чувств во имя нового положения. Создавалось новое понятие о долге перед родиной. На традиционные, консервативные принципы прививались данные из реальной жизни в Советском Союзе и все это просеивалось через сито обывательского благополучия или недоверия к новшествам. В таком состоянии застигла война русскую молодежь. С одной стороны была сила армий и новых идей фашизма, борющегося с комунизмом, а с другой неясное, по началу, отношение, врагов коммунизма к национальному русскому вопросу. С точки зрения здравого смысла, следовало, без двусмысленного сентиментализма пользоваться возможностью борьбы с мировым злом марксизма, надеясь на будущее решение русского национального вопроса. Так думала часть русской молодежи или вступившая в Русский Корпус или поехавшая в Россию, чтобы помочь завоевателям не делать ошибок с русским народом или вступившая в партизанские и казачьи части. Имена наших братьев, погибших в боях против красных партизан или красной армии или в тупой машине немецкого гестапо, Ты, Господи, веси! Андрей Бертельс-Меньшой
Alex: Вчера досмотрел 12-ти серийный сериал "Апостол", затрагивающий и тематику статьи "НАШ ВЫБОР"... Очень грустное кино... В нём куча всяких ляпов, но есть и много интересного, ради чего и сериал стоит посмотреть...
Vadimus : Я спецально опубликовал это воспиминание и мнение, написанное Андреем Бертельс-Меньшой, чтобы КАЖДЫЙ мог высказывать свое мнение, пусть даже несколько отличное от привычного нам...
Alex: Мне кажется, тут сколько судеб - столько и мнений... Кого насколько (и с какой стороны) зацепило, тот так на ситуацию и смотрит... адекватно нанесённому "ущербу"...
Vadimus : Уезжаю на Родину! Буду в Москве до 9 мая. Заеду в Минск на день-два в середине апреля!!! Воспоминания 65-летней давности Сергей Ольденборгер Из журнала "Кадетская перекличка" № 28 1981г. Случайно, взглянув на календарь, я заметил, что сегодня 27-ое августа 1979 года, т. е. 14 по ст. стилю. Как каждому кадету дореволюционной России известно, к этому дню собирались кадеты всех корпусов с летних каникул в свои родные гнезда, т. к. 15-го августа день Успения Пресвятой Богородицы считался началом учебного года. Выдержавшие вступительные экзамены в первый класс являлись тоже 14-го августа. День новичков начинался пригонкой формы, разбивкой на параллельные отделения, знакомство с своим офицером-воспитателем и своими обязаностями. Итак 14-го августа по старому стилю 1914-го года, я был приведен отцом в здание Петровского Полтавского Кадетского Корпуса. Собравшихся новичков принимал моложавый капитан Чепурковский и направлял, в главный цейхгаус, где корпусной каптенармус пригонял обмундирование. На более высоких пригонка шла быстро и легко, но с маленькими было много затруднений. Так мне выдали сапоги размера на два больше и на мое робкое заявление, что они мне велики, усатый фельдфебель ответил: «до роты доползешь, а в ротном цейхгаузе каптенармус переменит» и отвенувшись стал подгонять форму на следующего. Слова цейхгауз и каптенармус пугали меня, но что было мне делать, расплакаться? Чутьем я ясно понимал, что слезы не вяжутся с погонами на плечах, поэтому, скрепя сердце, я собрал свой матроский костюмчик, белье и ботинки и вышел, из цейхгауза. Кап. Чепурковский, спросив фамилию сказал: «ты назначен в первое отделение, твой воспитатель подполковник Богоевич, а сейчас отдай твою одежду отцу и ступай вон в тот угол, где уже собралось несколько новичков и жди дальнейших распоряжений. Потом подойдя к отцу представился ему и сказал, что завтра после ыолебка отец может меня взять в отпуск до вечера, но сегодня все новички будут заняты. Отец подошел поцеловал, погладил по голове и увидев на моих глазах слезы тихо сказал: «не плачь ты же ведь уже кадет». Думается, что вид новоиспеченного кадета был весьма непрезентабельный. Сапоги, как я уже упомянул были не по ноге и при ходьбе я цеплял с непривычки носком за пол,. брюки были тоже велики, т. к. внизу было несколько складок напоминающих гармошку, рубашка была настолько велика, что из рукавов были видны только кончики пальцев, воротник был широк и на животе болтался пояс с тяжелой медной бляхой, который я не умел сузить и потому бляха была ниже положенного ей по уставу места. Кроме того рубашка ка животе была в складках, т. к. я не знал как заправить все эти складки назад. Когда собрались все назначенные в первое отделение, кап. Чепурковский приказал, состоявшему при нем второкласснику отвести нас в роту. В помещении 4-ой роты этот кадет привел нас в классную комнату с партами на двух и рассадил по партам произвольно при помощи двух второгодников, заарендовавших себе парту на «Камчатке»; уходя он сказал, что доложит подпоручику Богоевичу, о том что его отделение на месте. Подп. Богоевич был в этот день дежурным по роте. Пока из начальства никого не было, второгодники сообщали нам свои фамилии и потребовали от нас полной субординации, пригрозив увесистыми кулаками. Смельчаков оспаривать такие аргументы не нашлось, тем более что поступавшие в большинстве были 10-11 лет, а второгодник мог быть даже 13 лет. В первый класс принимались мальчики от 10 до 12 лет и как исключение 9 с половиной с подачей своевремено прошения на Высочайшее Имя. (Мальчики в 9 лет, принимались только в те корпуса, в которых был приготовительный класс). Второгодники объяснили нам, что когда подп. Богоевич войдет в класс один из них подаст команду: «встать смирно» и мы должны, выйдя из парты встать смирно, т. е. не ворочаться, не сгибать колен, руки должны быть по швам брюк, голов не опускать и смотреть прямо в глаза воспитателя; когда же он поздоровается ответить хором: «здравия желаем господин полковник». Подп. Богаевич, войдя в класс поздоровался с нами, но т. к. второгодники не успели сделать репетицию, то ответ был очень рассыпчатым. Богоевич улыбнулся и сказав: «скоро научитесь» начал с нами знакомиться. Во-первых он назвал себя: Подп. Николай Александрович Богоевич, добавив что имя и отчество легко запомнить, т. к. они тождественны царствующему Императору. Во-вторых он сказал что принимая нас первоклассниками он надеется довести нас до конца 7-го класса, но из опыта знает, что некоторые все же будут отставать оставаясь на второй год, «вот как эти оболтусы» указал, он на наших второгодников. Дальше он приступил к личному опросу, задавая много разных вопросов, ответы записывал в записную книжечку. После сказал, чтоб те у кого есть деньги сдали бы ему на хранение, т. к. кадеты не имеют права в здании корпуса иметь при себе деньги. Большинство новичков были сыновья офицеров, один оказался сыном полицмейстера (в прошлом офицера) и я единственный сын штатского члена Окружного Суда. Окончив с личным опросом он вывел нас в коридор, где к нам присоединилось 2-ое отделение кап. Чепурковского, нас построили по росту и я оказался предпоследним и получил № 117, а самым маленьким оказался кадет 2-го отделения — Константин Петров и его номер был 118. Эти номера к нам имели только то отношение, что на белье каждого кадета красовался этот номер, а также он был и на табличке (цигеле) кровати, где кроме номера была написана фамилия и имя, на цигеле же висело полотенце и у большинства еще и иконка. После этого тем кому было плохо пригнано обмундирование, ротный каптенармус пригонял снова из ротного цейхгауза, откуда я уже вышел в хорошо пригнанной форме попутно научившись всем основным премудростям как напр.: приделывать погоны к рубашке, закреплять пуговицы колечками, укорачивать пояс при помощи бляхи, расправлять складки рубашки с живота и боков на спину, и даже чистить бляху и пуговицы мелом или мазью для меди, а сапоги ваксой. Я почувствовал себя кадетом, собственно 25-го мая, т. е. после выдержанного мною вступительного экзамена. В этот день отец привел, меня в корпус и я, впервые в жизни, оказался в обществе 100 мальчиков. Кто-то нас направил в какой-то зал, где происходил медицинский осмотр. Нам было ведено раздеться и доктора приступили к осмотру: слушали сердце, легкие, давили живот, искали грыжу, прощупывали всякие гланды, проверяли зрение, смотрели горло, нос, уши, измерили рост взвесили спрашивали какими болезнями болел. Все это записывали в картотеки, и в результате нескольких мальчиков нашли непригодными для военной службы. После завтрака состоялись экзамены. Экзамены начались с молитвы перед учением, которую прочел корпусной священник протоиерей о. Сергий Четвериков. Первый экзамен был по Закону Божьему. Экзаменовали о. Сергий и дьякон, я попал к о. Сергию. Мои знания молитв, заповедей, сказаний из Ветхого Завета и кое чего из Нового Завета далеко превосходили требования вступительного экзамена, благодаря отцу, который был очень набожным. Вообще я был подготовлен к экзаменам очень хорошо и легко их выдержал. В тот год желающих поступить было больше чем вакансий, но часть отвели на медицинском осмотре, а часть срезалась на экзаменах, но все же был конкурс и не прошедшие по конкурсу отправлялись в другие корпуса, где были вакансии или держали снова экзамены на следующий год. Из всех державших тогда экзамены, я запомнил только двух, и то потому, что они были также как и я в матросских костюмчиках. Это были: Миша Потоцкий и Богомолец оба они попали во второе отделение. Когда нам в присутствии наших родителей прочли списки принятых в 1-ый класс 1914-1915 учебного года, отец погладил меня по голове и сказал: «молодец». Вот с этого момента я стал считать себя кадетом. Выйдя из здания корпуса все в том же матросском костюмчике и в матросской бескозырке с ленточками на которых красовались якоря, я весь был, поглощен одной заботой не прозевать ни одного офицера. Я искал глазами встречных офицеров, перебегал на другую сторону улицы и все лишь для того чтоб отдать им честь. Офицеры конечно, не обращали никакого внимания на малыша, но это меня не обескураживало и наконец, о счастье? Один молодой поручик, посмотрев на меня, так серьезно отдающего честь карапуза, понял всю психологическую важность момента и догадавшись, что я только что выдержал экзамен, не только удостоил меня ответным отданием чести, но и остановившись, спросил: «выдержал экзамен, что ли?» И я радостно ответил: «да». Вдруг к моему ужасу приветливое лицо поручика омрачилось и он строгим голосом поправил — «не «да», а «так точно». Я покраснел,, стыдясь своего промаха и повторил за им «так точно». — «Ну а дальше что?» спросил поручик. Окончательно растерявшись, и принимая строгий голос всерьез, я не знал что делать, но поручик улыбнулся, потрепал меня по щеке и сказал: «нужно добавлять чин, в данном случае: «господин поручик», потом посоветовал мне пока я не в форме не козырять. Возвращаюсь к 15-му августа. По случаю двунадесятого праздника подъем был в семь часов утра. Проснувшись от барабанного боя я, как, наверное, и большинство, первую минуту не мог понять, в чем дело, но беспрерывно повторяемое приказание дежурного воспитателя: «вставать», сдергивание одеял и подзатыльники второклассников и второгодников вполне доказали пословицу: «назвался груздем — полезай в кузов». Не буду входить в детали умывания, одевания, молитвы и утреннего чая, упомяну лишь то, что многие новички забывали менять ночную рубашку, которая отличалась красной ленточкой на воротнике, на нижнюю дневную и им приходилось переодеваться. В 9 часов мы уже строем входили в корпусной храм, вмещавший все четыре роты, т. е. 450 кадет, весь педагогический персонал с семьями, а также и привезших своих птенцов родителей. После Литургии и молебна по случаю начала учебного года, родители новичков могли взять своих сыновей в отпуск, но должны были привести их к шести часам вечера, т. к. от 6 до 8 час. вечерние занятия на которых в этот день воспитатель выдает учебники, тетради, перья и другие учебные пособия. И вот я с отцом, уже в кадетской форме, важно шествую по улицам Полтавы и старательно отдаю честь офицерам и старшим кадетам. Вдруг навстречу мне показался такой же как и я первоклассник по фамилии Пилипенко с дамой вероятно его мамой. Не считаясь с тем, что мы в старшинстве одинаковы, я за четыре шага взял руку под козырек, каково же было мое возмущение, когда у Пилипенко округлились глаза от удивления и он прошел мимо не ответив мне на приветствие. В 5 час. отец привел меня в корпус, перекрестил и по своему обыкновению, прочел мне нотацию, чтобы я не шалил, хорошо учился и т. д., поцеловал и ушел, т. к. ему нужно было попасть на поезд. Первую минуту я почувствовал себя одиноким и слезы навернулись на глаза, но оглянувшись я увидел, что некоторые из новичков, в том числе Миша Потоцкий и Богомолец, которые повидимому были знакомы и раньше, носятся с криками по коридору, задирают более тихих, хохочут и чувствуют себя абсолютно в своей тарелке. Подбежал Потоцкий и ко мне, толкнул слегка в бок и сказал: «Рыжий красного спросил чем ты бороду красил», и побежал дальше, и я не понимая почему он мне это сказал, т. к. в мою голову не вмещалось, что это относится к цвету моих волос, т. к. я не был рыжий, а блондин, с удивлением посмотрел ему вслед и, вспомнив об обиде нанесенной мне Пилипенко пошел в класс в надежде его там найти. Действительно он оказался там н хотя я был самый маленький, а он из самых высоких, я подошел к нему и сказав: «как ты смел не отдать мне честь «толкнул его посильней в грудь. Повидимому Пилипенко был очень тихий и миролюбивый мальчик, он только непонимающе посмотрел на меня повернулся и убежал, чем обескуражил меня и все мое воинственное настроение пропало. Но этот случай страшно поднял меня в моих глазах и я вообразил, что всегда мне такие нападения будут проходить безнаказно, но вскоре мне пришлось убедиться в противном. Из моей, последующей жизни в полтавском и затем в Псковском корпусах мне хочется рассказать только о нескольких наиболее ярких эпизодах. Не помню по какой причине осенью 1914 года или весной 1915 года, корпус был выстроен на улице лицом к фасаду корпуса и 4-ая рота, как и полагается была на левом фланге. Помню, что светило солнце, мы были в парадных мундирах, но не было холодно — значит это не мог быть корпусной праздник 19/6 декабря, но почему то был вынос знамени. Вынос происходил слева, оркестр на правом фланге заиграл встречный марш и была подана команда: «смирно равнение на лево». Молодцеватый вице-унтер офицер знаменщик с двумя ассистентами вынес знамя. Было ветрено, полотнище ветхого знамени, по преданию участвовашего в Полтавской битве, сильно колыхалось. Концы знамени от ветхости обратились в неровную бахрому. Вдруг маленький лоскуток знамени оторванный стал колыхаясь, как опадающий лист, спускаться на землю. Это произошло в то время когда знаменщик прошел строй 2-го отделения 1-го класса и поравнялся с левым флангом моего 1-го отделения. Приземлился оторвавшийся лоскуток уже посередине моего отделения. Глаза всех кто видел это следили за этим кусочком материи и вдруг, нарушая все правила устава из первой шеренги выскочил кадет первоклассник, наклонился схватил этот лоскуток и встал на место. Подпоручик Богоевич видел, что кадет его отделения сделал непростительный проступок, выйдя самовольно из строя, но причины не знал. Когда рота вернулась в помещение и была подана команда «разойтись», Богоевич позвал провинившегося кадета (фамилию, к сожалению, я забыл) и начал его распекать за такую недисциплинированность да еще во время выноса знамени, но когда узнал причину спросил: «что же ты будешь делать с этим кусочком знамени?» Ответ первоклассника показал, как благоговейно этот кадет относится к корпусному знамени, к его былой славе, как он уже любит свой корпус и как понимает свой долг перед этой реликвией. Ответ его был: «эту святыню я положу в свое Евангелие». Богоевич обнял кадета и сказал: «ты прав, только там этой части Российской Славы и место». Конечно никакому наказанию кадет не подвергнулся. Я пробыл в Полтавском корпусе всего лишь год, т. к. мой отец перевел меня в Псковский корпус, где учился мой старший брат, но за этот 1914/15 учебный год Полтавский корпус посетил Император Николай 2- ой и Великий Князь Константин Константинович. Кто из них посетил корпус раньше я не помню и да простят мне полтавцы если я ошибся в хронологии. В обоих случаях со мной произошли почти одинаковые происшествия. Повторяю, что не помню, но мне кажется, что первым посетил корпус Император. Можете себе представить сколько волнений и забот было у каждого, начиная от Директора ген. м. Клингенберга до последнего первоклассника. Конечно у каждого были свои заботы. Воспитатели стремились усовершенствовать до предела четкость в строю, в церемониальном марше и в ответах. Ведь только подумать как даже роте взрослых людей трудно ответить в один голос «Здравия желаем Ваше Императорское Величество» или на ходу «Рады стараться Ваше Императорское Величество». Попробуйте выдресировать 120 мальчуганов от 10 до 13 лет отвечать в один голос. В день приезда Государя все офицеры в парадных формах т. е. с эполетами и при орденах по несколько раз осматривали нас, их опытные глаза замечали каждый недочет, наши бляхи и пуговицы мундиров блестят как жар, сапоги начищены не только спереди, но и сзади, а первоклассники должны были показывать чистые руки без траура под ногтями. Головы пострижены под ноль. Но что же делать с теми у кого синяк под глазом, как это оказалось у меня после одной из многих неудачных драк. Отправить в лазарет нельзя, т. к. Государь конечно посетит больных. На счастье Богоевича в его отделении было налицо четное количество кадет и т. к., я как самый маленький должен был стоять во второй шеренге в затылок предпоследнему по росту И. Лошунову. Помню, что все таки Богоевич подпудрил мне синяк мелом, но пока рота стояла вольно в ожидании прихода Государя мел осыпался и фонарь светился во всей своей красе. Ждать нашей роте пришлось довольно долго, но вот послышалась команда нашего ротного командира и он пошел навстречу Государю с раппортом, а затем раздался голос Государя: «Здорово 4-ая рота», на что мы очень дружно и вероятно пискливо ответили: «Здрав жлам Ваш Им-пра-торс Вел-ство!» Обходя строй Государь ласково смотрел на наши счастливые лица. Мы же в благоговейном восторге смотрели в Его лучистые, добрые глаза, которые хоть и скользили по нашим лицам, но замечали очень много. Окончив обход Государь приказал распустить роту, а двух самых маленьких привести к нему. Командир роты передал приказание воспитателям Богоевичу и Чепурковскому, а сам пошел со свитой в ротный зал, где Император сел на принесенный стул окруженный со всех сторон корпусным начальством, адъютантами и кадетами. Что касается кап. Чепурковского то приказание привести самого маленького не доставило ему никаких затруднений. Константин Петров был тихий, опрятный, хорошенький мальчик, хорошо учился и по поведению имел высший возможный бал в 1-ом классе т. е. шестерку. Подп. Богоевичу это приказание пришлось не по вкусу, т. к. самый маленький был я, но у меня был синяк под глазом, хорошеньким назвать меня было нельзя, тихим поведением не отличался и по мнению Богоевича у меня были дерзкие глаза. Поэтому Богоевич решил вопрос просто вместо левофлангового второй шеренги он взял левофлангового первой шеренги. И. Лошунова. Лошунов был блондин с нежным розовым цветом щек поведения и учения вполне приличного, вдобавок был сыном ген.-лейт. кавалера ордена Св. Георгия 4-ой степени и Георгиевского оружия и Государь возможно лично знал ген. Лошунова. Кстати недавно перед приездом Государя ген. Лошунов, уезжая на фронт заехал в Полтаву проститься с сыновьями (старший сын был в 3-ем классе) и на нас произвел восторженное впечатление своим Георгиевским оружием и белым крестиком-мечтой каждого военного. Итак Богоевич передал ротному И. Лошунова, а ротный командир подвел И. Лошунова и К. Петрова к Государю, ко Государь, посадив Петрова к себе на колено сказал: «Полковник, я прекрасно понимаю Ваше желание показать мне двух ваших хороших воспитанников, но я достаточно наблюдателен и заметил одного меньше этого (показав на Лошунова) с синяком под глазом и с видом сорванца, вот того мне приведите». Сам я этих слов не слыхал, т. к. не мог пробиться через толпу кадет окружавших Государя, но так мне передавали слышавшие это. Ротный посмотрел на Богоевича и тот ответил: «это Ольденборгер». Пока меня обомлевшего от страха и одновремено от блаженства протискивали через толпу кадет, Государь разговаривал с Петровым. Когда меня подвел командир роты, Государь усмехнулся и сказал: «вот этого мне и надо» и поставил меня рядом с собой справа, т. к. Петров сидел на его левом колене. Часть вопросов к Петрову я не слыхал, но потом говорили, что Государь интересовался отцом Петрова, чином, полком, узнав в каком полку служит отец Государь назвал стоянку полка, спрашивал про семью есть ли у него мама, братья и сестры, а при мне Государь уже спрашивал о том как Петров учится и сколько имеет по поведению. Потом неожиданно для меня обратился ко мне: «Ну, герой, а как твоя фамилия?» Я еще не придя в себя машинально ответил: «Ольденборгер». И к своему ужасу заметил, что в чем то я сплоховал, т. к. сзади стоящие, начиная от Директора, ротного, воспитателей, адъютантов и кадет начали мне подавать какие- то знаки, открывая и закрывая рты всячески стараясь мне что-то втолковать. От всех этих ужимок, я совершенно растерялся не догадываясь в чем дело, что свою фамилию я сказал правильно я не сомневался, а Государь, видя мое замешательство и догадываясь, что происходит за его спиной, т. к. я туда смотрел стараясь понять по движению ртов, что им всем надо, улыбался и спокойно ждал молча, так прошло короткое время, показавшееся мне вечностью, но Петров выручил пользуясь тем что Государь на него не смотрит, он осторожно по азбуке пальцами которая у нас была очень в ходу для подсказывания, показал мне слово «ваше» дальше как молнией прорезало мою память и я радостно выпалил: «Ваше Императорское Величество». Вероятно на моей роже была написана такая радость, что Государь рассмеялся, а у всего начальства рты растянулись в сладостные улыбки и мне показалоь, а может это было и на самом деле, вздох облегчения прошелся по всей толпе кадет. «Так ты из Прибалтики?» спросил Государь, тут уж я без запинок ответил: «не могу знать Ваше Императорское Величество, но я из дворян Харьковской губернии». Моим отцом и его службой, также, как и семьей Государь не стал интересоваться, а сразу, как говорится, взял быка за рога; тронув пальцем мой синяк и сочувственно качая головой Государь спросил: «с лестницы упал?» а у самого глаза смеются и все лицо выражает еле сдерживаемый смех, «так точно Ваше Императорское Величество» ответил я, опуская глаза перед Государем и догадываясь, что он мне не верит, я покраснел как рак. Государя это еще больше развеселило и он, делая строгое лицо сказал: «Так и мне своему Царю лжешь, знаешь ли ты, что Царю ты всегда должен говорить правду, отвечай знаешь или нет?» — «Так точно, знаю Ваше Императорское Величество» ответил я. Сразу, сменив тон опять на веселый Государь подвинул, меня ближе к себе и приблизив лицо к моему уху шопотом спросил: «подрался?» и я к собственному удивлению тоже шопотом ответил: «так точно Ваше Императорское Величество». Государь рассмеялся, а за ним все начальство и окружающие кадеты, т. к. хотя все это было произнесено шопотом, но в тишине было слышно. Узнав что я учусь прилично Государь спросил: «ну, а как с поведением?». Я скис совсем и прошептал еле слышно: «Двойка Ваше Императорское Величество». Государь покачал головой и напоследок сказал: «исправиться надо — обещаешь?» — «Так точно Ваше Императорское Величество», ответил я и, действительно, некоторое время помнил, свое обещание и дошел по поведению до четырех, но потом скатился снова на двойку, а в конце года, т. к. я переходя во второй класс по учению был в первом десятке, то Богоевич набавил на тройку, чтоб дать возможность перейти во второй класс. Как всегда приезд Высочайших Особ сопровождался распоряжением об отмене уроков на три дня. В том же учебном году Полтавский корпус посетил Великий Князь Константин Константинович. О его предполагаемом приезде было объявлено заранее и кадеты с радостью ожидали всеми любимого «Отца кадет». Случай происшедший со мной в приезд Великого Князя почти целиком соответствовал случаю в посещение корпуса Государем. Разница была лишь в том, что Великий Князь после роспуска роты потребовал к себе самых больших, но больших он сказал иронически, что командир роты не понял и действительно привел самых высоких. Великий Князь тогда сказал: «Полковник, больших в кавычках». Опять таки привели Петрова и Лошунова, т. к. у меня светился очередной фонарь, но и Великий Князь оказался достаточно наблюдателен и успел, заметить меня во второй шеренге. Вспоминая эти случаи мне кажется, что не заметить меня в те времена было трудно. Маленький с волосами цвета соломы, с множеством веснушек на лице делало меня рыжеватым, синяки под глазами и какие то задористые глаза, а по определению Богоевича дерзкие, определенно давали основание подозревать не только шалуна, забияку-драчуна, но и сорванца которого в свободное время, искать надо было там, где в стойке смирно стояли наказаные кадеты. Во всяком случае Великий Князь потребовал привести меня. Кадеты побежавшие за мной нашли меня в классной комнате, в самом печальном виде. Только в этот день утром за 2-3 часа выданная чистая гимнастерка была забрызгана чернилами, также, как и пальцы рук. Подп. Богоевич, увидев меня в таком виде, вероятно готов был мне сорвать голову и в его гневном взоре я мог прочесть минимум 8 ч. под часами, но выхода не было и меня подвели к Великому Князю. Я готов был провалиться под землю от стыда, не знаю покраснел я или побледнел, но что мои глаза увлажнились я почувствовал и испугался, думая что заплачу, что уж никак не пологалось бравому кадету, хотя бы и в запачканной рубашке. Но весь мой страх как рукой сняло, когда я увидел, что Великий Князь самым искренним образом смеется над моей жалкой фигурой. Вслед за смехом Великого Князя, лица присутствующих офицеров расплылиль в улыбку и даже глаза моего воспитателя перестали мне угрожать стоянием под часами. Насмеявшись вдоволь Великий Князь спросил меня: «Как тебя угораздило в такой короткий срок так выпачкаться?» Выслушав мой ответ, который я основывал на спешке, чтобы быть вместе с другими около него, Великий Князь ответил пословицей: «Поспешишь — людей насмешишь». Потом спросил: «когда ты упал с лестницы, когда поднимался или спускался?» Такого коварного вопроса я никак не ожидал и замялся, но Великий Князь, не давая мне ответить добавил: «кто кому набил?». Опять таки не ожидая ответа он перешел на обычные вопросы о родителях, об учении и поведении. Услышав, что по поведению у меня двойка он весело обращаясь к начальству сказал: «я так и думал видно, что сорванец-энергии хоть отбавляй. «Наверное эти чернила вылезли бы мне боком, еслнб не Великий Князь, отпуская меня сказал командиру роты: «перемените ему рубашку, но не наказывайте ведь в спешке всяко бывает». Говорили, что в этот раз адъютант так бережно охранял шинель Великого Князя, что кадетам несмотря на все хитрости не удалось отрезать «на память», ни одной пуговицы, что очень удивило Великого Князя, привыкшего к этому и всегда возившего с собой запасные пуговицы. О Великом Князе написано так много, чтго я не думаю, чтобы кто нибудь мог бы добавить о нем что нибудь существенное, кроме сугубо личных воспоминаний вроде моих; но существует маленький анекдотик, как Великий Князь, посетив один из корпусов увидел правофлангового кадета очень высокого роста и так как Великий Князь был и сам очень высокий, то подойдя к нему и примеряясь спросил его: «как ты думаешь кто из нас выше?» Кадет, скосив глаза на свое плечо и плечо Великого Князя, которое оказалось ниже ответил: «кажется я Ваше Императорское Высочество», на что получил ответ: «не выше, а длиннее». Еще несколько эпизодов из цикла моих воспоминаний о Полтавском корпусе. Корпусной храм, — посередине проложена ковровая дорожка, по бокам дорожки стоят все четыре роты. Однако мне не повезло при рассчете и я оказался крайним к дорожке. Во время Литургии я не заметил, что согнул колено. Через минуту подошел дежурный в.-у. о. и передал приказание директора стоять смирно. Я конечно выпрямил колено, но это не укрылось от взора моего воспитателя. После службы он спросил причину и узнав почему в. у. о. подходил ко мне сказал: «Раз не умеешь стоять смирно в церкви, то поучись под часами пару часов и сегодня останешься без сладкого. Увы! Трубочку с кремом-пирожное по Воскресениям пришлось отнести на столик дежурного воспитателя, что он и отметил у себя в черной книжечке. Вот тебе и согнутое колено! На Рождество Христово, я как и многие кадеты, поехал в отпуск к родителям. От Полтавы до Харькова был один или два специальных вагона 3-го класса для кадет, также были специальные вагоны для ехавших в других направлениях. Если память мне не изменила окончательно, то между Полтавой и Харьковым есть станция «Лозовая» славившаяся на весь юг России жаренными пирожками, как «Тула» славилась пряниками, а «Валдай» колокольчиками. Имея деньги в кармане, но не умея ими пользоваться, я объелся этими пирожками до того, что только голодный 1919 год, заставил меня впервые после «Лозовой» съесть снова такой пирожок. Приехав в Харьков, где у меня была пересадка на Курск, я был совершенно болен, на что обратил внимание один офицер и позвал дежурного жандарма, который вызвал станционного фельдшера. Фельдшер, узнав в чем дело дал мне рвотное, а жандарм посадил меня в поезд на Курск. Приехав домой мне все же пришлось принять целую столовую ложку касторки. В 4-ой роте Полтавского корпуса никакого цука не было, но не дай Бог первокласснику подраться с второклассником, в тот же вечер в спальне будет устроена темная т. е. второклассники побьют недисциплинированного первоклассника. На Пасху я был оставлен без отпуска, за что не помню, вероятно за совокупность многих проступков. Оставшихся кадет 4-ой роты на время Праздников соединили с оставшимися кадетами 2-ой роты, а кадет 3-ей роты с кадетами 1-ой роты. Однажды некий кадет 4-го класса пытался меня цукать, заставляя подзатыльниками приседать и вращаться о чем я не имел никакого представления, но на его несчастие, а мое спасение, это увидел пятиклассник, и вот тогда, я увидел, что такое кавалерийский цук, т. к. этот пятиклассник цукал моего мучителя долго и упорно, внушая ему чтоб он не смел издеваться над малышами. Перейдя во второй класс и уезжая на летние каникулы, я думал, что никогда больше Полтаву не увижу, т. к. во время каникул мой отец перевел меня в Псковский корпус, где учился мой старший брат. Все же некоторых моих одноклассников по Полтаве, я встретил в Ялте в 1920 году. Трое из них уже были в 7-ом классе: это Г. Самойлович, с которым я сидел первую четверть на одной парте (в дальнейшем Богоевич пересадил меня в первый ряд для лучшего наблюдения), Николай Михайлов отец знаменитого теперь Югославянского диссидента Михаиле Михайлова и из второго отделени ...
Vadimus : ... я все того же Петрова, который хоть и вырос, но все же оставался низкого роста. В шестом классе оказались И. Лошунов, Е. Кунаков, Пилипенко все трое с Георгиевскими крестами 4-ой степени и С. Зубрицкий, а из второго отделения Кальченко. В пятом классе кроме меня оказался Н. Ковалевский, который умер в Стрнище, и в четвертом классе М. Потоцкий. Из названных я списался с Лошуновым, но переписка закончилась его смертью во Франции. Слыхал, что Потоцкий живет, где то под Нью-Йорком в своем поместьи названным им «Ахтырка» в память того, что Миша во время гражданской войны был в 12-ом гусарском Ахтырском полку. Так неужели из всех 60-ти первоклассников 1914 года, осталось нас двое?? Переходя к некоторым событиям в Псковском Корпусе я должен сказать, что разница между Полтавским и Псковским корпусами была настолько мала, что писать о ней может быть и не стоило, но я все же кое что из замеченного упомяну. В Полтавском корпусе кормили вкусней — сказывался юг России. В Полтаве был борщ, в Пскове щи (борщ конечно вкусней), в Полтаве на завтрак бывала жаренная украинская колбаска с тушеной капустой, в Пскове такого вкусного блюда не было. В Полтаве всегда был пшеничный хлеб, во Пскове только утром и вечером была пшеничная булка, а к завтраку и обеду был черный ржаной хлеб очень часто с закалом, но в Пскове были и свои плюсы: квас из ржаного хлеба, настоящий клюквенный кисель, а на Корпусной Праздник и Тезоименитство Государя, Государыни и Наследника к жаркому давали брусничное варенье. В укладе жизни кадет я не помню какой нибудь значительной разницы, м. б. потому что в Полтаве в 4-ой роте 1-ый класс являлся младшим классом, а 2-ой класс старшим в роте, в Пскове же 2-ой класс оказался младшим в 3-ей роте, т. ч. первые 2 года своей кадетской жизни я был «гражданином второго сорта», как теперь принято выражаться. В Пскове в первую же ночь 3-й класс устраивал темную всему 2-му классу били больше для острастки. Игры кадет были те — же, только городки в Полтаве заменились рюхами в Пскове. Рюхи много трудней. В Псков я явился вместе со старшим братом и был зачислен во 2-ое отделение к воспитателю кап. Васильеву по прозвищу «крыса». Это был человек лет сорока с седеющим ежиком и повидимому с крашенными иссиня-черными усами. Моя жизнь в Псковском корпусе началась с полного конфуза. Первые несколько часов я был еще в Полтавских погонах и вокруг меня образовался кружок любопытных как второго так и третьего класса, которые меня распрашивали про Полтавский корпус. Во время разговора подошел еще один третьеклассник и увидев Полтавские погоны удивленно сказал: «ба-Полтавец — откуда ты взялся?» Для меня было ясно, что он знает, что я из Полтавского корпуса и потому вопрос «откуда я взялся» понял как вопрос о моем появлении на свет Божий и я совершенно уверенно ответил: «меня аист принес». Этот ответ произвел впечатление разорвавшейся бомбы, несколько секунд все смотрели на меня с открытыми ртами, а потом взрыв неудержимого хохота прокатился по роте. Хохотали до слез, до коликов в животе при полном моем непонимании, что собственно их так развеселяло. Кто-то побежал за братом, кто-то просто орал на всю роту: «Ольденборгер иди сюда», другие вопили: «блоха валяй сюда» (блоха было прозвище моего брата). Когда привели брата и он узнал в чем дело, он покраснел от злости, дал мне подзатыльник и при общем хохоте отвел меня в угол и принялся мне объяснять мою ошибку. Через два-три дня не только вполне освоил истинный ответ на поставленный мне вопрос, но благодаря прекрасной памяти я выучил, всю нецензурную поэзию приписываемую не то самому А. С. Пушкину, не то Баркову. Первое прозвище в Псковском корпусе я получил в связи с этим случаем: «рыжий аист», но вскоре «аист» отпал и я стал рыжим, так-же как и в Полтавском корпусе. Однажды пришло мне письмо от Полтавцев второго класса первого отделения написанное Лошуновым и подписанное всем отделением, в котором мои бывшие однокашники, шутя укоряли меня в измене славному Петровско-Полтавскому корпусу. Подписал письмо и подп. Богоевич, написав, что, хотя я ему причинял много хлопот он все же жалеет, что не БИДИТ меня больше, и что теперь ему некого так часто ставить под часы. Все же пожелал мне полного успеха в Псковском корпусе. Я ответил на это письмо и переписка оборвалась, т. к. особенной любовью писать письма кадеты младших классов не отличались. Во втором классе Псковского корпуса существовал обычай составлять список силачей на все отделение. Список составляли главным образом второгодники, определение под каким номером поставить того или иного решалось поединком т. н. «чистая». Чистая имела свои правила и проводились эти чистые на утренних занятиях, на которых воспитатели не присутствовали. Конечно, мне прибывшему из другого корпуса нужно было отвести соответствующее место, поэтому мне пришлось вызывать и быть вызываемым пока мое место не утвердилось, но насколько этот вопрос вначале меня заинтересовал, настолько быстро я к нему охладел, отдавшись всецело гимнастике на снарядах. Псковичи были прекрасные гимнасты по тому времени и на общекорпусных состязаниях в 1911, 12 и 13 годах взяли первый Императорский приз, — кубок, — который по правилам состязаний остался за Псковичами. Вероятно поэтому уже в третьей роте была наклонная лестница, шесты, канат, кольца, козел, кобыла (конь) и турник (перекладина). С тех пор как я приобщился к гимнастике все мое свободное время и все переменки меня можно было найти только в конце широкого коридора, где помещались гимнастические снаряды. Турник я обожал, мои ладони были вечно в крови из за содранной кожи, но это меня не останавливало. Любил я и наклонную лестницу, которая главным образом и развивала мои мышцы. В третьем классе я уже «крутил солнце» в обе стороны и считался отличным гимнастом. Падал я с турника невообразимое число раз, но всегда удачно без поломов костей или вывихов. Однажды все-таки меня отнесли без сознания в лазарет. Случилось это когда я делал «солнце» и выйдя на стойку сорвался и упал стремглав вниз. Упал я сперва на руки, которые слегка смягчили удар головы о тюфяк, но под инерции меня согнуло и я своими же коленями ударил себя по глазам. В то время мой отец был переведен в Псковский Окружной Суд и я с братом ходили к нему в отпуск. На этот раз пришел только брат и сказал, что я в лазарете, т. к. упал с турника. Отец пошел, меня навестить, но войдя в палату, гд нас лежало несколько не мог меня найти, пока ему не указали кровать, где я лежал, т. к. от удара коленями по глазам были не простые синяки, но все лицо так опухло, что глаза совсем закрылись и узнать меня можно было только по цвету волос, да надписи на цигеле кровати, где на табличке писадись мелом фамилия, имя и болезнь. К моим воспоминаниям о Пскове относятся также 10 минут пешком от корпуса до квартиры отца. Было очень морозно и сильный ветер. Я не захотел надевать казенные наушники, надевать башлык, что разрешалось после — 25° по Реомюру, я считал ниже своего достоинства т. к. только шпаки одевали башлыки, а собственные наушники я забыл взять. Эти десять минут стоили мне отмороженных ушей, несмотря, на то что я их перед выходом из здания натер до красна. Отец заметил, что мои уши побелели и растер их снегом, но все же недостаточно или было поздно и на утро были не уши, а лопухи все в пузырях коричневого цвета, которые потом я долго мазал гусинным жиром. В Пскове мне довелось во второй и последний раз видеть Государя. Это было в конце 1916-го года и я был в третьем классе. Поезд, Ставки Верховного Главнокомандующего должен был остановиться в Пскове на какое то короткое время и корпус повели встречать поезд. Было очень холодно и мы долго стояли «вольно» в ожидании прихода поезда, было даже разрешено натирать уши и нос снегом. Когда поезд пришел было уже темновато. Государь в походной форме вышел и обошел наши роты здороваясь по-ротно и отдал сразу же распоряжение отвести нас в корпус. Во время обхода рот Государем в окне одного из вагонов показался Наследник помахал нам рукой и отошел. Как известно в Феврале по ст. ст. произошла «великая бескровная» и я будучи в третьем классе никак не мог понять, как может Россия быть без Царя. Никаких определенных воспоминаний, касающихся этого времени в памяти не задержалось кроме, везде мелькавших, красных бантов. Однажды все кадеты были предупреждены, что после Литургии мы должны будем присягать Временному Правительству. Сам факт присяги несовершеннолетних юношей и мальчиков был настолько из ряда вон выходящей глупостью, что мы получили приказание из 1-ой роты во время чтения присяги поднять не два пальца правой руки, а кукиш, что мы с удовольствием исполнили. Наши воспитатели не могли не заметить этого, не никаких разговоров по этому поводу не было. Второй случай, который мне запомнился: это то, что по какому то поводу в здании корпуса устраивался какой то аукцион, на котором присутствовала самая разношерстная публика. Для каких целей устраивался аукцион — не имею понятия. Аукционером был кадет 7-го класса высокий, красивый брюнет б. м. недавно упомянутый в «Перекличке» кавказский князь Торханов. Последним предметом на этом аукционе был портрет тогдашнего премьер министра Керенского. Портрет оцененный в один рубль сразу был поднят на два рубля, какой-то революционной девушкой с огромным красным бантом, после чего аукционеру приходилось долго уговаривать публику набавлять. В конце концов портрет был продан за два рубля семьдесят пять копеек, под ехидный смех собравшихся вокруг трибуны кадет. По окончании учебного года, я перешел в четвертый класс и с братом уехал в Курск, но узнав, что корпус будет эвакуироваться в Казань вернулись в Корпус к эвакуации, чтоб ехать вместе с корпусом. В августе 1917 года корпус эвакуировался несколькими эшелонами. Разместили нас в здании Духовной Академии, в которой увы! гимнастических снарядов не оказалось. Занятия начались в начале Сентября. Впервые в корпусе появились сыновья разночинцев, которых мы называли «пролетами» от слова «пролетарий», но они были в двух младших ротах. Вторую роту составляли два отделения пятого класса и два отделения четвертого класса. Во второй роте было что то вроде цука не кавалерийского, а кадетского. Во-первых, во второй роте уже не полагалось без причины бегать по коридору, нужно было уже самому следить за опрятностью и чистотой формы. В четвертом классе разрешалось носить прическу ежик не длинее ширины большого пальца, а в пятом классе разрешался даже пробор, но волосы не должны были быть длинее ширины двух пальцев. Почему такая вольность разрешалась в таком строгом корпусе как Псковский, а в многих других разрешалось только с шестого класса ответить не берусь. После октябрьской революции и обстрела из нашего здания отхода юнкеров, пришла банда красногвардейцев и не найдя оружия кроме берданок пригодных для обучения приемам, вреда нам не причинила, потребовала снятие погон. С погонами нам, конечно, не хотелось расставаться, но выхода не было и мы, сняв погоны вырезали из них щитки с буквами «Пс. К» нашили эту эмблему на левый рукав гимнастерки. В мае 1918 года я перешел в 5-ый класс, брат в шестой и мы уехали к родителям в Курск. На этом заканчиваю свою кадетскую жизнь в Российских корпусах, которая возобновилась отправкой меня из Добровольческой Армии, согласно приказа Генерала барона П. Н. Врангеля, сперва в Феодосийский интернат, а потом в Крымский корпус. Сергей Ольденборгер К. К. К.
мороз: Уважаемый Vadimus! Спасибо за Ваши публикации. Вот были люди и судьбы! Я, конечно, никого не хочу обидеть, но почему, не знаю, я себя чувствую немного каким-то не "таким". Мне кажется, что все кадеты, которые были до меня - это настоящие кадеты, а я - вроде как немного до чего-то не дотянул, хотя ни на регалии, ни звания не жалуюсь. Может я просто туплю
Natali: Я когда читаю про женщин что жили раньше и оставили свой след в памяти людей- имею тот же комплекс : вроде я не такая , что-то не дотягивает во мне до желаемого уровня.. Хотя я и стараюсь :(
Ксюшка: "Хоть я и не волшебник, а ещё только учусь", но Натали, по моему мнению у каждого человека на земле своя собственная миссия. Кого-то Бог создал для серьёзных подвигов, другого - для создания семьи, воспитания детей. Хотя создание семьи - это тоже довольно сложный подвиг наравне с уходом в монастырь. Будьте терпимы к собственным промахам и ошибкам, смело принимайте решения и последовательно выполняйте их. Мне кажется , что люди пришли в этот мир для самосовершенствования и совершенствия других. Необязательно становиться всемирно известной, помогайте людям и Вы точно оставите память о себе в сердце того, кому оказали помощь. Не надо стремиться к великим и невозможным подвигам. Лучше помогать тем, кто в этом нуждается.
Ксюшка: Друзья, вы что-то приуныли
Melnikov: Абсолютно с Вами,Ксюшка ,согласен! У каждого свой путь... Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи. (раневская Ф) Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты - весь мир. ГГ Маркес
Alex: Эпоха, в которой мы живём, лучше нас с Вами знает о нашем предназначении... У каждого времени - свои герои...
Natali: Да не о геройстве речь... О повседневной жизни!! Только как бы найти это свое предназначение.. Найти и сказать - вот , теперь я на правильном пути - это мое преназначение на этой Земле ! Это то ,для чего я пришла в этот мир.. А добрые дела - это как зубы чистить - должны не задумываясь делать. Мы уже как- то тут затрагивали эту тему.. немного в другом ракурсе - но то же самое..
Ксюшка: Вообще, кол-во комплексов и их влияние на человека напрямую связано с тем, как относится человек сам к себе. Натали, (простите, что я лезу без приглашения) попробуйте полюбить себя, не занимайтесь самоедством, попробуйте осознать свою неповторимость и право быть собой! Вся наша жизнь - это сплошные виражи и надо проходить их энергично, а не просто плыть по течению. Так начинается саморазрушение личности. Не теряйте веры в себя!!
Alex: Natali, в слово "герой" я вкладывал самый обычный, житейский смысл... Когда говорят "главный герой романа" отнюдь не имеют в виду его "геройство" в прямом смысле.
Natali: Да.. "самоедство" иногда находит на меня. Но я с 23 лет начала иметь эту проблему:- узнать - зачем я пришла на эту Землю.. В чем мое предназначение ? Как узнать ? Ксюша, выручайте.. Я сегодня слегка " выпивши " : соседка закрывает свой магазин- уходит рожать.. Она продавала традициональные ликеры.. Вот мы и пробовали ее " продукт " в последний раз. Один " продукт " с миндальным вкусом взяла " на вынос ".. Доехала до дому.. а там у костра сидит один сеньор Сантьяго, что за всеми домами смотрит.. сидит один на берегу океана.. Я , естественно, подьехала .. Мы продигустировали мой подарок с альмендровым вкусом.. Поговорили " за жисть" и решили.. что жизнь прекрасна, надо только уметь наслаждаться ею.. Приехала домой ( в 50 метрах дом ) , а там муж уже ужин приготовил.. Он сегодня ко мне с визитом.. Что еще мжно лучшего желать ? Но СМЫСЛ МОЕЙ ЖИЗНИ ????????
Ксюшка: Да поймите, что не нужно искать это пресловутое предназначение! Главное - это своими делами заслужить Царствие Небесное. Но если Вы всё- таки так хотите узнать мы можем с Вами побеседовать, только вот согласны ли Вы беседовать прямо здесь?
Natali: Попробуем здесь.. Особых секретов у меня нет.. А другим тоже будет интересно.. Я уверена, что таких как я повальное больинство.. Начинаем искать , Ксюша ? кто не спрятался- мы не виноваты. :)
Полтаржицкий: Да спрячешься от вас, тем более когда уже у вас определенная коалиция. Мне лично кажется, Natali , что просто у Вас сейчас не самый удачный период ( кажется что все не так , перед всеми виновата и никаких перспектив в ближайшем будущем), но все далеко не так . Ведь наличие бутылочки прекрасного ликера - это уже маленький праздник, а любящий человек рядом - так и вообще жизнь сложилась. А житейские непонятки имеют свойство когда-нибудь заканчиваться, и чем меньше о них думаешь , тем быстрее это происходит.
Ксюшка: Да, а если не получается не думать? Проще всего сказать "не бери в голову" и тд
Полтаржицкий: А еще как вариант - определить себе новую достойную цельную цель и по максимуму на ней сконцентрироваться. Сразу два плюса : и движение к ней заветной и времени на прочую чешую не остается !!!!
Ксюшка: Ну, так как я ниже Вас по званию, мне придётся только согласиться
Ксюшка: Мы подошли к ответу на поставленный вопрос. Учение о смысле жизни содержится в святом Евангелии. Слово Божие открывает нам истину, что жизнь драгоценна, она больше пищи (Мф.6:25). Сын Божий обладает Жизнью от вечности (Ин.1:4). Умерший за нас и воскресший Иисус Христос есть Начальник жизни (Деян.3:15). Подлинный смысл имеет только та жизнь, которая вводит нас в вечность Бога и соединяет с Ним – единственным Источником нескончаемых радостей, света и блаженного покоя. «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин.11:25). Вхождение это начинается еще на земле. Церковь, как творение Божие, есть предъизображение и начало вечной жизни. Новая жизнь уже на земле становится действительностью через веру в Того, Кто есть путь и истина и жизнь (Ин.14:6). Свидетельством этого является жизнь святых. Но даже тот, кто не поднялся на ступень святости, а лишь проходит свой духовный путь честно и ответственно, постепенно обретает внутренний мир и знает, в чем смысл его жизни. Дорогая Натали! Вам надо войти в тысячелетнюю традицию христианской жизни. Нужно не только веровать во Христа, но и доверится ему во всем. Тогда пройдут сомнения и сами собой начнут разрешаться мучительные вопросы о назначении человека.
Ксюшка: Как найти смысл жизни? Что для этого делать? На пути к разрешению этого вопроса человеку угрожают две ошибки. Одна из них - ошибка разума (теоретическая). Она заключается в неправильном умозаключении. Отчаявшись в себе, разочаровавшись в своих исканиях, не найдя смысла в себе, в своей жизни, в своем опыте, я заключаю, что этого смысла нет вообще. Между тем из того факта, что в данное время нет духовного света во мне, отнюдь не вытекает, что его нет вне меня, скажем - в душе пророка Моисея, апостола Павла и других людей, что его нет в бытии вообще. Такое обобщение личного печального опыта (объективирование субъективных ощущений) представляет собой грубую логическую ошибку. Не найдя в себе, ищи вне себя. Ибо "свет не клином сошелся" в твоем Я, и не все бытие вмещается в моем маленьком мирке. Другая ошибка - практическая. Придя к безысходному, мрачному заключению, человек решает покончить с собой и для этого он применяет яд, пулю, петлю и другие средства самоубийства, в то время как они являются лишь путями телоубийства. Выстрелом из револьвера нельзя убить себя, свою душу, свое "я". Можно лишь разбить свой череп, свою физическую оболочку, можно, как сказал некто, даже выколоть себе глаза, чтобы потом блуждать в вечной тьме. Если я стреляю в свое тело, то умирает тело, мое же "я", исполнитель казни, палач - остается жить. А ведь его-то я и хотел уничтожить! Недовольный своей плохой игрой на скрипке, я разбиваю в нетерпении свой музыкальный инструмент, обрекаю себя уже навсегда на "муки невыразимости". Между тем разумно было бы научиться играть хорошо, играть мелодию возвышенную, поднимающую и тебя, и других. Даже проповедник пессимизма Шопенгауэр порицает самоубийство как "совершенно напрасный и безумный поступок". Единственный путь освобождения для человека он видит в самоумерщвлении, в подавлении воли, в подвигах аскетизма. Но такое отрицательное усилие не всегда доступно человеку, а если бы оно и было осуществимо в максимальном смысле, то не могло бы удовлетворить человека его природную жажду жить и творить. Наша задача не в том, чтобы пытаться починять наше неудавшееся существование, и не в том, чтобы осмысливать бессмысленную жизнь, а в том, чтобы всецело покинуть ее ради жизни истинной. Что же это значит на практике? Как осуществить это на деле? Ясно прежде всего, что для этого нужно что-то делать, а не сидеть, сложа руки, уклоняясь от дела, или пытаться сделать себя навеки неспособным к делу. И.С. Проханов, вдохновенный деятель и певец русского евангельского движения, слыл за "неисправимого оптимиста". В дни тяжких испытаний на вопрос своих немецких друзей: "Как дела?" - он отвечал со своей неизменной детской улыбкой: "Immer besser! Immer besser!" ("Все лучше и лучше!"). Его так и прозвали: "Господин Иммер Бэссэр". Однажды он рассказал следующую народную притчу: Две лягушки попали в горшок с молоком. Одна из них была пессимистка. Она тотчас же пала духом. "Видно, пришел мне конец", - решила она и пошла ко дну. Другая же стала немедленно изо всех сил работать в молоке лапками. Работала, работала... и что же? Из молока образовался кусок масла, которое и всплыло на поверхность. Лягушка вскочила на него, а оттуда выпрыгнула на свободу. "Она была оптимистка!" - закончил Иван Степанович и раскатился своим жизнерадостным, потрясающим, заразительным смехом, вовлекая в него всех присутствующих. В Париже богатый молодой человек, пресыщенный жизнью, решил покончить с собой. Вечером, когда спустились сумерки, он направился к набережной реки Сены с намерением броситься в воду и тем прекратить свое существование. Вот он снимает с себя пиджак. Случайно его рука опускается в карман и нащупывает там кошелек, полный денег. У него мелькает мысль - отдать эти деньги какому-нибудь бедняку. Он идет по улице. Заходит в какой-то двор, спускается в подвал. Открывает дверь. Перед его глазами картина ужасной нужды. Дети бледные, исхудалые, копошатся на полу в лохмотьях. Больная мать с изнуренным, испитым лицом лежит на кровати. Он дает ей все свои деньги. Словно луч живительного света врывается в темный подвал. Неземная радость засияла в глазах матери, зазвенела радостным смехом детей. Вот и помощь пришла! Будет хлеб, будут и дрова! Эта радость перебросилась и в сердце юноши. Впервые он постиг тайну неземного блаженства: счастье в том, чтобы других делать счастливыми! И он не пошел к реке топить ни в чем не повинное тело, но решил покончить с собой, с своим эгоистическим "я", утопить свое "я" в море страданья людского, чтобы жить не для себя, а для других, униженных и оскорбленных. Вот ещё одна историяя о человеке, который потерял всякую веру в ценность жизни и уже решил покончить с собой, но в последнюю минуту его осенила мысль: "А что, если Бог существует? Ведь я никогда не обращался к Нему". И вдруг из глубины его измученного, опустошенного сердца вырвалась молитва: "Боже, если Ты существуешь, спаси меня!" Эта молитва была услышана, ибо в ней были не только слова, но томление и крик души. И эту душу озарило нечто свыше, и он вернулся к жизни, вернее, впервые нашел ее. Два ужаса - ужас бесцельности и ужас бессилия - исчезли, как мрачные тени в свете ярких лучей. Они сменились радостным сознанием ценности и смысла бытия и возможности моего личного участия в творчестве жизни. Ибо Христос поистине открывает перед очами лазурные дали и сияющие Сионские высоты. Он зовет: "Следуй за Мною". И Он же дает силы идти через камни и тернии, наступать на змей и скорпионов, побеждать Его именем силу искушений, власть греха.
полная версия страницы